Мы ответили на вопрос, которым так занято наше время, а именно: является ли этот, этот Иисус историческим Христом, показав, что все, чем является исторический Христос, все, что о нем говорится, все, что мы о нем знаем, принадлежит миру воображения и, конечно, христианского воображения, а значит, не имеет ничего общего с человеком, принадлежащим к реальному миру. Ответ на этот вопрос заключается в том, что он удален на все будущее.
Окончательная судьба этого вопроса столь же плачевна с той стороны, где он касается определения безгрешности Искупителя. Подобно тому, как исторический Христос превращается в противоположность тому, на что претендует представление о нем, а именно: из человека из плоти и крови, из человека, принадлежащего истории силой своей души и духа, в фантом, насмехающийся над всеми щедротами истории, так и мнимая безгрешность этого фантома постигла та же участь. Мы просто ссылаемся на нашего критика, который с каждым шагом вперед должен был превратиться в чувство возмущения отношениями, в которых человек поставлен против всеобщей порочности и глупости, так что он всегда указывает на этот контраст, всегда наслаждается этим контрастом и, не имея нравственной связи с другими, растворяет все нравственные отношения в мысли своего чистого самосознания, не воспроизводя из нее каким-либо образом. Природу он должен хулить, историю и человеческие отношения — презирать и высмеивать.
Четвертый в своей бесшабашной манере довел все контрасты, относящиеся к этому, лишь до крайности иронии божественного над всем человеческим. Впрочем, сами контрасты можно найти уже в Синоптических Евангелиях, где они вообще относятся к религии, как к поднявшейся до своего величайшего абстрактного совершенства.
Результатом нашей критики, заключающейся в том, что христианская религия — это абстрактная религия, является раскрытием тайны христианства. Религии древности имели своими главными силами природу, дух семьи и дух народа. Мировое господство Рима и философия были импульсами всеобщей силы, стремившейся подняться над барьерами прежней жизни природы и народа и стать их господином — человечеством и самосознанием. Для всеобщего сознания это торжество свободы и человечности — помимо того, что внешнее мировое господство Рима не могло его осуществить, — не могло еще осуществиться в форме свободного самосознания и чистой теории, так как религия была еще всеобщей властью и всеобщий переворот должен был совершиться прежде всего в ней. В сфере отчужденного от себя духа, для того чтобы освобождение произошло полностью и для всего человечества, должны были быть уничтожены прежние барьеры общей жизни, т. е. отчуждение должно было стать тотальным, охватывающим все человеческое. В религиях древности основные интересы скрывают и маскируют глубину и ужас отчуждения; вид природы завораживает, семейные узы обладают огненным очарованием, народный интерес придает религиозному духу огненное напряжение с силами его поклонения: Цепи, которые человеческий дух носил в служении этим религиям, были переплетены цветами, как жертвенное животное, великолепно и празднично украшенное, человек приносил себя в жертву своим религиозным силам, его цепи сами обманывали его относительно суровости его служения.