В послании ангела нет ничего, что указывало бы на то, что Иосиф слышал о Марии, что она также получила письмо-обвинение, в котором ей объявлялось, что она должна стать матерью Мессии без согласия своего мужа. Иосиф мог поступить так, как он поступил, только по неверию в откровение, данное его жене, и в этом случае ангел Господень, конечно же, должен был обличить его неверие, ради которого слуги Божии должны были быть приведены в движение заново. — Однако ангел говорит не так, как если бы Иосиф был виновен в неверии против божественного откровения, а как если бы он впервые открыл тайну, которая до сих пор не могла не быть неизвестной Иосифу, и Иосиф, задумав отстранить жену, снова поступает со своей стороны вовсе не как человек, не желающий верить словам жены, а как тот, кто замечает в ней нечто, о чем он сначала только занимает себя и советуется. После Штрауса нам уже не нужно отбивать иезуитские обороты апологетов, желающих объяснить, почему Мария не рассказала мужу о послании Гавриила. Но мы лучше послушаем парресию[8], с которой Кальвин говорит: «Иосиф не должен был ничего слышать о случившемся от Марии, он не должен был уже поддаваться на лесть и уговоры своей невесты, не должен был убеждать себя в этом человеческими доводами, он должен был быть раздражен и уже хотел отстранить свою невесту, когда — deus se interposuit[9] — Бог поставил себя на пути. Это должно было произойти ради нас, чтобы весь ход зачатия оказался истинным.
Смелое слово, атакующее трудность в самом ее центре и частично разрешающее ее! Только частично, потому что Кальвин переносит рассказ Луки о послании Гавриила Марии в повествование, которое его исключает. В своем послании ангела Матфей исключил все основные моменты послания, которое Лука передает Марии. Его ангел объясняет чудесное зачатие так же, как предсказывает его ангел Луки, его ангел предписывает так же, как Лука, имя, которое должен получить Богомладенец, — так почему же Матфей должен размышлять о послании, которое стало лишним благодаря ему самому, более того, было исключено благодаря его отношению к самому объекту. Заметьте: сам по себе! Мы не говорим, что Матфей сознательно хочет следовать рассказу Луки, но что дело дошло до того, что его пришлось исключить, без его ведома и намерения, через интерес и структуру его рассказа. Он делает Иосифа центром своего повествования, он должен просветить его через ангела относительно всего этого дела, и если он теперь уверен, что читатель также будет полностью просвещен по этому поводу, то зачем ему нужно включать рассказ Луки в свой собственный? Озабоченный только своими интересами, он даже не думает о том, чтобы сравнить свою точку зрения с Лукиной и спросить себя, почему Мария, если она уже получила небесное послание, ничего не сказала мужу. Он также не думал, что его читатели будут довольствоваться его сочинением, а возьмут в руки сочинение Луки и критически сравнят их. По его фантазии, он включил в текст столько всего, что читатель полностью просвещен в этом вопросе.
8
Паррезия — это вид словесной деятельности, в которой говорящий имеет определенное отношение к истине через откровение.