Лука первым сформировал этот отрывок; о его авторстве еще свидетельствует та тревожная точность, с которой он стремится мотивировать отдельные фрагменты речи. «Делайте праведные плоды покаяния», — взывал Креститель к людям, и вот, когда буря его речи утихла, они спрашивают: «Что же нам делать?», на что следуют как общие советы, так и специальные для отдельных категорий людей. В общем, у кого есть две одежды, поделись с тем, кто в нужде, и у кого есть пища, делай то же. Сборщики податей не должны брать более положенного, и военные люди не должны ни притеснять, ни обделять, но должны довольствоваться своим жалованьем.
То, что в этих наставлениях мы не имеем перед собой слов Иоанна Крестителя, побудивших мытарей принять крещение, не требует особого внимания. Для того чтобы люди услышали такие слова, им не нужен был креститель. Нельзя, однако, запрещать проповеднику покаяния распространять свое требование покаяния и самоотречения на конкретные обстоятельства жизни, но тогда этот переход к частностям не должен происходить таким образом, чтобы общее, более глубокое требование покаяния было полностью забыто, а увещевание ограничивалось областью обычных, практических правил жизни. Неандер видит в этих словах требование «очищения нравов», но это нечто гораздо более общее, чем все то, что Креститель здесь требует от народа.
Если Креститель не говорил и не мог говорить этих слов, то вполне естественно, как их сформулировал Лука. Он первым вложил молнию в руку Крестителя, поэтому он должен был почувствовать дистанцию между этой новой угрожающей фигурой и Иоанном, каким его обычно считали, и теперь попытаться перевести грозную фигуру в более спокойные отношения с народом. Но если он когда-то слишком сильно натянул струны, то вполне естественно, что теперь он должен снова их сильно натянуть и дать им слабину. Кроме того, он задумал все так, что хотел изобразить отношение обманщика к народу со всех сторон; поэтому он не мог допустить, чтобы проповедник покаяния предстал только в образе сурового и отталкивающего фанатика. Наконец, когда он заставил анабаптиста потребовать праведных плодов покаяния, то вполне уместно было дать ему возможность сказать, в чем они заключаются.
Все эти мотивы отсутствовали у Матфея. У него уже не могло быть необходимости искусственно приводить изречения, в которых раскрывается исторический характер Иоанна, и связывать их с определенными случаями; ведь он уже имел их в виду в писании Луки, ему нужен был только один случай, и, когда он сформировался, он мог позволить речи, которая должна была истолковать историческую сущность Крестителя, следовать как единое целое. По его мнению, ревность Илии и угрожающая ярость уже стали основной чертой характера Крестителя; он должен сделать эту черту доминирующей, единственной, и опустить тот отрывок, где Креститель дает особые советы отдельным людям. Возможно, он опускает его еще и потому, что эти советы, со всей ситуацией, в которой они даются, показались ему слишком незначительными и мало соответствующими тому представлению, которое должно было сложиться о проповеди Громовержца.
В соответствии со своей привычкой — см. Нагорную проповедь, — поскольку его интерес направлен прежде всего на речи и характеристики действующих лиц, а не на отдельные случаи, их породившие, он опускает и тот случай, который должен был побудить Крестителя высказаться о своем отношении к большему последователю. Он читает речи в своих источниках, что ему еще нужно, какое ему дело до тех поводов, которые его предшественники кропотливо и часто несчастливо создавали для того, чтобы вообще ввести эти речи? Правильно, что он и в этом случае последовал своей привычке. Лука рассказывает, что когда Креститель дал свой совет, «народ еще ждал, и в сердце своем все думали об Иоанне, не Мессия ли он? Совет, данный мытарям и воинам, показался людям настолько важным и великим, что они решили, что человек, говоривший таким образом, должен немедленно, как только он начнет говорить, объявить, что он Мессия; но поскольку речь не закончилась таким образом и ожидаемого объявления не произошло, толпа своим напряженным выражением лица показала, что ей еще не хватает правильного завершения речи. Но как оратор мог понять по выражению лиц людей, какого открытия они ожидают? Мог ли он думать, что за его советом мытарям и воинам обязательно последует объяснение, является ли он Мессией или нет? Как он мог сделать такой вывод? Сам по себе этот вполне похвальный и полезный совет, но очень незначительный для данной ситуации и по сравнению с тем, что следовало ожидать даже от проповеди Предтечи, не мог даже навести толпу на мысль, что человек, учивший таким образом, в конце концов должен быть Мессией. Без лишних слов, Лука использовал этот случай только для того, чтобы представить объяснение Крестителем своего отношения к Мессии.