Мы снова просим терпения, богослов уведет нас далеко от цели, мы снова должны пройти долгий путь, чтобы достичь истины, но, конечно, путь, имеющий цель, не будет скучным? Скучным только для богословия, которое одним могучим предложением превращает «нет» в «да» и усердно и широко только тем, что повторяет это предложение в тысяче книг!
«Я не знал Его» теперь означает: по сравнению с моим позднейшим знанием об Иисусе «все, что было раньше, представлялось мне незнанием». О небрежности четвертого евангелиста, о том, что он ни единым словом не намекнул, что Креститель понимал под своим прежним незнанием лишь относительное! О неловкости, с которой он позволил Крестителю говорить так, как будто хотел, чтобы это незнание было понято как абсолютное! Так вот чего ждал четвертый евангелист, что будет написано или, может быть, только возможно будет написано другое место Писания, из которого его читатели смогут заключить, как понималось это невежество бегуна? Нет, говорит Неандер, здесь опять идет апелляция к другой точке зрения рассказа, «евангелисту Иоанну было особенно важно утвердить весомость божественного свидетельства», через которое Креститель узнал Господа как Мессию. Как известно, в четвертом Евангелии Креститель говорит, что знамение при крещении Иисуса было дано ему и обещано Богом ранее, чтобы он узнал Мессию в том человеке, над которым оно было явлено при крещении. Но если бы Иоанн Креститель действительно «услышал о чудесных обстоятельствах рождения Иисуса» и затем «ожидал», что Он может быть Мессией, то ему не понадобилось бы это лицо. Еще в утробе матери он был верующим и отдавал дань уважения Мессии, а теперь, после того как он в течение многих лет имел возможность видеть Самого Мессию и слышать о чуде Его рождения, он должен был так изменить свою природу и нуждаться в новом знаке? Он заслуживал наказания, а не нового чуда.
Или же если он по какой-то причине наказал мессианство Иисуса, то личина была столь же мало нужна, поскольку его наказание должно быть достаточно подтверждено последующим ходом истории.
Да, отвечает Гофман, Креститель знал Иисуса как Мессию еще до крещения, но «о действительной природе Мессии и о глубинном смысле мессианского имени «Сын Божий» Креститель был так же мало осведомлен до этого события, как и его современники. Нас удивляет не только то, что чудо должно внезапно преобразить теоретические представления и обогатить их совершенно новым содержанием, но еще больше — эрудиция апологета, которая оставляет наши знания по этому вопросу далеко позади. Он наверняка пользовался источниками, которые нам пока не удалось найти. Четвертый евангелист, по крайней мере, ничего не знает о том, что «событие» при крещении Иисуса таким образом расширило теоретические представления бегуна.
Напротив! Согласно повествованию, Креститель еще до прихода к нему Иисуса уже имел глубочайшую теорию, которая давно принадлежала ему как твердое, уверенное знание; только конкретное лицо, которым был Мессия, было ему неизвестно и на него указало лишь обещанное Богом знамение. После крещения он говорит: Я видел и свидетельствовал, что «Сей» есть Сын Божий, т. е. это знамение впервые дало мне понять, что в Нем я должен увидеть реальность той идеи, которая уже была для меня несомненной.
Придется навсегда остаться в памяти, что, согласно четвертому евангелисту, Креститель до чуда крещения даже не подозревал, что Иисус — это Мессия, но совершенно не знал этого.
Вернемся к Луке! Он тоже ничего не знает о том, что Креститель, когда Иисус пришел к нему для крещения, даже заподозрил в Нем Мессию, не говоря уже о том, чтобы узнать Его. Но ведь его прошлое не обязательно должно было заставить его предположить, что Креститель признал в Иисусе Человека, которому он воздал почести еще во чреве матери? Разве не было бы наказуемо, если бы он отказался от почтения к человеку, которому он уже отдал дань, будучи эмбрионом? Он должен был знать его, должен был знать его в молодости, должен был быть привязан к нему и служить ему с детства, или горе ему, если бы он только «упрекнул», что это может быть Мессия! Иначе огромные чудеса детства пропали бы для него и его семьи даром. В прежние времена его неведение, о котором мы слышим в четвертом Евангелии, оправдывали тем, что долгое путешествие в горы помешало знакомству двух мальчиков и юношей. Хотя, отвечают критики, этот путь не был препятствием для Марии, когда она хотела навестить свою родственницу Елизавету. Отвечаем: Лука совершенно забыл этот путь и все, к чему он привел, когда пришел к Писанию Марка, которое привело его к совершенно иным путям. Предыстория, это новое творение, остается позади, когда он читает рассказ о крещении Иисуса в писании Марка и включает его без изменений в свое произведение в том виде, в каком он его находит, а именно так, что не предполагается никакого предварительного знакомства бегуна с Иисусом.