Выбрать главу

Все апологетические объяснения этого момента сводятся к формуле: «не ради него» Иисус позволил себя крестить. Даже Штраус позволил вовлечь себя в ткань апологетики, когда он приветствует сообщение Юстина, «согласно которому иудеи ожидали, что Мессия будет помазан предшествовавшим ему Илией и таким образом введен в свой народ», и теперь утверждает, что «Иисус мог рассматривать крещение Иоанна как это помазание и подчиниться ему как Мессия». В таком случае, если бы Иисус действительно так строго относился к иудейским ожиданиям и позволял связать себя ими, он должен был бы, по крайней мере, сказать, что крестится в совершенно ином смысле, чем верующие, которые видят в этом крещении указание на Грядущего и дело покаяния. Ему пришлось бы сказать, что крещение, в том безграничном значении, которое оно имеет для других, не его дело. Но что за несчастье было в этом иудейском ожидании, о котором говорит Иустин, что оно не было известно ни одному иудею во времена Иисуса, мы объяснили в Критике четвертого Евангелия. А затем мы разрешили противоречие, которое заключалось бы в том, что Иисус, полностью осознавая свою мессианскую судьбу, принял крещение, которое лишь указывало на Грядущего, таким образом, показав, что крещение Иоанна отнюдь не было тесно связано с мессианским ожиданием.

Таким образом, остается только обида на то, что Иисус, безгрешный, принял крещение, призывающее к покаянию, то есть предназначенное для грешников. Может ли апологет устранить этот импульс? Он может все!

«К покаянию, говорит Гофман, крещение Иоанна призывало всех, кто покидал сосуд, одним лишь торжественным заявлением, что он будет хранить геез, единственный, кто не сделал зла». Но даже такое волеизъявление было бы пустой формальностью, если бы оно не предусматривало серьезнейшую возможность зла, возможность, которую в этом серьезном смысле апологет отрицает. Кому же Иисус объявил свою волю сохранить благословение? Богу? Кто видит в сердце? Самому себе? Разве он не знал о своей безгрешности? Человеку? Никогда! От Того, Кого никто не может обвинить в грехе, никто не мог требовать, чтобы Он объявил о Своей простой воле соблюдать Закон, тем более по такому неподходящему случаю. Ведь тогда либо Иисусу показалось бы, что и Он нуждается в покаянии, либо ради такого самонадеянного и несвоевременного требования пришлось бы низвести значимый акт до пустой формальности.

«К понятию божественного права, — продолжает Гофман, — относится и исполнение того, что требовал Бог». Как будто не в этом состоит трудность того, как можно требовать от Иисуса действия, которое ему не подобает.

Если апологет Гофман действительно не пытается включить это требование в понятие приличия, то он приходит к тому бездумному расширению божественного права, в котором больше ничего нельзя придумать и с которым мы достаточно хорошо познакомились у Бенгеля.

Далее! Когда «чувство Мессии развилось в ясное сознание, требование должно было воззвать к Его святому разуму не делать ничего, кроме как по воле Отца, не выходить из молчания раньше, чем по призванию. Этот призыв он получил при крещении. В этом отношении оно является посвящением Иисуса в Его служение». Ну что ж! Иисус должен был забыть об этом требовании довольно скоро. Отправляясь на крещение, о котором он еще не мог знать, что оно станет посвящением в его служение, он сделал шаг вперед перед божественным призывом. Он должен был действовать очень поспешно, так как, согласно единодушному сообщению синоптистов, чудо, сделавшее крещение началом Его служения и заставившее Его услышать Божественный призыв, «произошло непредвиденным для Иисуса образом».

Оно требовало, продолжает апологет свою априорную конструкцию, подтверждения фактом его внутреннего мессианского сознания». Крещение, таким образом, все еще не является целью, ради которой Иисус пришел к Иоанну, оно лишь механический повод для чуда, которое должно было сделать Иисуса уверенным в своем деле, а его самого механически притянуть к нему без внутренней цели и импульса, без внутренней связи.