Нечто подобное имело место в поведении верующих в отношении старцев. Когда умер Амвросий, многие приносили платки, куски холста и другие вещи, просили приложить их к телу старца и принимали обратно «с верою и благоговением, как святыню».
Подобный уровень культуры вполне соответствовал представлениям господствующей верхушки о том, какова должна быть духовная жизнь простого народа. Впрочем, в атмосфере разложившегося царского двора сама эта верхушка испытывала жгучую потребность в пророках и юродивых, в духовных и телесных «исцелителях». Стоит вспомнить только старца Григория Распутина, в течение ряда лет фактически правившего Россией.
«Не дай, господи, чтобы весь мир заразился болезней неверия и вольнодумства». Под влиянием ускорившегося социального и культурного развития России второй половины XIX в. часть церковной и околоцерковной интеллигенции стала осваивать культурно-философское наследие Запада, и не только в целях его опровержения, но и приспосабливания отдельных его элементов для защиты православия. Формировалась официальная православная философия24, задачей которой было опровержение материализма.
В борьбу с материализмом вступила не только официальная православная теология, претендовавшая на интеллектуализм и просвещенность, — церковь заботливо лелеяла веками проверенную линию защиты религии — сугубый консерватизм и догматизм. Эта линия успешно проводилась монашеством и старцами. В письмах старцев она просматривается достаточно определенно: никаких перемен ни в обществе, ни в церкви, ни в ее вероучении. Когда в 1865 г. одного видного сановника вызвали в Петербург, Амвросий, считавшийся его духовным отцом, наказывал ему, что если там начнутся разговоры о переменах или нововведениях в церкви, то нужно «говорить истину», а именно: «что дух святой через истинных рабов своих и служителей, угодников божиих, постановил и узаконил в церкви, то изменять людям обыкновенным невозможно и страшно».
Еще более решительно старцы пресекали любые попытки свободомыслия в отношении религии. Напомним, что традиция борьбы с вольнодумством в православии, как и в любой религии, была довольно прочной. Стоит только прочитать послание к церковному собору новгородского епископа Геннадия, где он советовал с еретиками никаких споров не вести и токмо для того учинити собор, чтобы их казнити — жечи да вешати. И собор 1504 г. вынес смертные приговоры еретикам: «сожгоша в клетке диака Волка Курицына, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова декабря 27, а Некрасу Рукавову повелеша языка урезати и в Новегороде в Великом сожгоша его. Тое же зимы архимандрита Касиана Юрьевского сожгоша и его брата и иных многих еретиков сожгоша...» 25.
В XIX в. православные идеологи ясно видели, что общественное сознание в России выходит из-под церковного контроля. Письма старцев проникнуты тревогой: «Да и то беда, вера оскудевает, а неверие умножается, чего же ожидать? Господи, помилуй...»
Оптинские боголюбцы стояли в первых рядах тех, кто создавал в России психологическую атмосферу ненависти к свободомыслию, укреплял в общественном мнении резко отрицательное отношение к вольнодумцам и атеистам. Для Макария «юное поколение образованное, напитанное духом вольномыслия», «стремящееся путем цивилизации и прогресса», — воплощение тьмы, а «пагубное вольнодумство губит души». Вершиной нравственного осуждения свободомыслия со стороны старцев стало обвинение вольнодумцев в связи с дьяволом. Добавим, что апелляция к бесам преграждала к тому же пути для выяснения действительных причин общественных явлений, в том числе свободомыслия и религии. «И разве не по внушению бесов люди ученые потрясают в целых поколениях веру в добрую нравственность... Разве мало зла наделал Вольтер, распространяя яд неверия и безбожия по внушению беса? И что такое вольнодумство и всякие вымыслы, которыми люди отводятся от бога и церкви божией, как не изобретение и не внушение беса?»
Нетерпимость распространялась не только на вольнодумство, но и на неправославные религиозные течения. Одна из любимых тем в письмах Макария — поиски доказательств ложности католицизма, лютеранства и старообрядчества. Старец восхищался «сочинениями о правости нашей церкви» И. Яхонтова и С. Гогоцкого и всячески их рекламировал.
Официальная церковная пропаганда использовала легенды о старцах, для того чтобы осудить религиозное инакомыслие, вообще вольнодумство, отождествив его с политической неблагонадежностью. Вот эпизод из жизни Серафима Саровского: один военный подошел к старцу с просьбой благословить его. Но «прозорливый» старец заметил: «Ты веры не православной». Тут инок, стоявший рядом, увидел, что источник, рядом с которым развертывались события, «отчего-то замутился». Оказывается, замутившийся источник должен был проиллюстрировать сказанное старцем: «Так-то этот человек хочет возмутить Россию». «Это было сказано об одном из бунтовщиков при воцарении императора Николая Павловича», короче говоря, о декабристе. Именно в русле охранительной православной пропаганды оптинские старцы клеймили вольнодумцев, называя их «предтечами антихристовыми, восстающими против церковной и предержащей власти». И неудивительно, что их война со свободомыслием не ограничивалась религиозно-нравственными обличениями. Старцы, как мы видели, были тесно связаны с властями. Они жили в реальном мире, который требует не только слова, но и дела. Макарий советовал «не только не входить в споры, но и удаляться тех сообществ, которые мудрствуют вольно». Это совет, так сказать, рядовым верующим. А вот совет человеку, обладавшему, по-видимому, властью: «Нужно действовать... смотря на выходкам кощунства и неверия и вольнодумства; преимущественно же обращать внимание на зловредные, и об оных доносить словесно или официально могущему остановить это зло, выставляя на вид вредные последствия дерзких выходок безверов... Не мешало бы составить журнал об обличении современных заблуждений... Но тут, с другой стороны, опасность, как бы не повредить простой народ ядом безверия, выставляя на вид разные вольнодумства». Душители свободы мысли — могли ли оптинские старцы идейно и нравственно обогатить отечественную литературу?