Оптину пустынь посещали религиозно настроенные образованные люди, среди них некоторые писатели. Они общались со старцами, из которых кое-кто помогал им в издательской деятельности. К. Леонтьев, например, настолько подпал под влияние старцев, что навсегда остался в монастыре. Большинство образованных посетителей Оптиной придерживались консервативных, а то и реакционных взглядов в области идеологии и политики: обер-прокурор синода Д. А. Толстой, М. П. Погодин, С. П. Шевырев, П. Д. Юркевич, В. И. Аскоченскищ С. А. Бурачек. Последние были самыми близкими союзниками старчества в проведении идеологической линии защиты царя, веры, существующих порядков. Чуть ли не каждый номер издававшегося В. И. Аскоченским еженедельника «Домашняя беседа», рассчитанного на народные массы, содержал рассказы о монахах и старцах, восхвалял идеалы старчества. Здесь мы найдем и письма старцев, бесконечные ссылки на них как на безусловный авторитет в делах «духовной жизни». Благословляли позицию «Домашней беседы», которая «прямо и решительно восстает против вольнодумной современности, храбро и неутомимо ратует за православие, царя и отечество» (Домашняя беседа, 1863, № 27; с. 13), и сами оптинские старцы. С каким торжеством опубликовал, например, В. И. Аскоченский письмо одного из «духовных сыновей» Оптиной, в котором подчеркивалось, что «блаженной памяти старец Оптиной пустыни батюшка о. Макарий указал мне на назидательный ваш журнал» (Там же, с. 10).
Образованные защитники самодержавия и православия типа В. А. Аскоченского в едином ряду со старцами травили светскую литературу, ратовали за установление жестокой церковной цензуры в отношении всей литературы. «Подумайте только, могли ли выползать на свет божий такие гадины, как «Энциклопедический словарь», или хоть роман г. Чернышевского «Что делать?» ...если бы все это проходило через руки христиански благочестивого... человека? Никогда!» — писал В. И. Аскоченский (1863, вып. 23, с. 531). Кто только не подвергался яростному нападению реакционной печати! «Подвальный романист Сю, бессовестный Беранже со своими площадными песенками, бесстыдная Жорж Занд со своими эмансипированными героинями, Делавинь, Скриб, Бальзак» — эти «усерднейшие растлители и клеветники на человечество», Т. Шевченко, русская поэзия, «да и прежняя с своими Ариостами, Петрарками, Гете, Шиллерами», «жид Спиноза, выкрест Неандер, полужид Ноак, рационалист Штраус», Гегель, Фейербах, не говоря уже о французских материалистах, слепая ненависть к которым распространялась и на передовых людей России, как якобы подражающих иноземцам. Воспитанники «иноков высокой духовной жизни» — редакторы «Маяка» и «Домашней беседы» — развернули кампанию даже против А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. В Онегине, Татьяне, графе Нулине, писал Аскоченский, «нет ничего истинно русского», в стихах А. С. Пушкина «в лучших — поклонение своему я, и в прочих — учение сладострастья» (1860, № 28, с. 350, 354). «Если бы в России развелось более Пушкиных, она бы скоро сгибла и пропала», — вещал «Маяк» (1840, ч. X, с. 62), не оставивший без внимания и Лермонтова: «как не жаль хорошее дарование посвящать таким гадким нелепостям». Идеалом русского литератора провозглашались Загоскин и Булгарин. Правда, в 60-е годы Аскоченский демонстрировал благожелательное отношение к Гоголю, но к Гоголю той поры, когда он «весь углубился в самопознание, началом которого служит искреннее сознание своего духа бессилия и низости», и писал, что русскому народу по-настоящему «не следует и знать — есть ли какие-нибудь другие книги, кроме священных» (1863, № 20, с. 460; 1861, № 39, с. 750).