Заметим, что этот приезд в Оптину (1890 г.) совпал с работой Толстого над повестью «Отец Сергий», где писатель показал несостоятельность «подвига» старца Сергия, напрасно, пусто прожившего жизнь. Толстой осудил старческий принцип послушания, убивающий личностное начало в человеке. Осуждением православной церкви со всеми ее институтами проникнута и «Исповедь» Толстого, законченная в 1882 г. Духовные искания Л. Толстого побуждали его к встречам с самыми разными людьми, в том числе с духовенством. «Я ездил к архимандритам, архиереям, старцам и схимникам и спрашивал...»28 Все эти беседы укрепили Толстого в мысли о том, что церковь — враг свободы творчества, верный помощник царизма в обмане и эксплуатации народа.
Эту роль церкви Л. Н. Толстой постоянно и гневно разоблачал в последующем после перелома творчестве. И церковь ответила на критику великого русского писателя отлучением (1901 г.), показав подлинное свое лицо охранительного органа самодержавия. Из сказанного очевидно, что говорить об особых положительных отношениях между Л. Н. Толстым и монашеством Оптиной пустыни не приходится.
Сложнее отношение к старчеству Ф. М. Достоевского. Тема старчества — одна из основных в «Братьях Карамазовых». Известно, что в период написания романа Достоевский находился под административным и идеологическим контролем К. И. Победоносцева. Возможно, не случайно, когда Достоевский после смерти сына приехал в Оптину, Амвросий «отнесся к нему с расположением и сказал о нем: «Это кающийся».
Пребывание в Оптиной натолкнуло Достоевского на размышления о мессианской роли русского инока и русского народа. Линия старца Зосимы в романе связана с апологией христианства и с осуждением атеизма. Достоевский опоэтизировал старцев, придав Зосиме черты любимца народа, мудреца, прозревающего глубину человеческой души и даже будущее русского народа. В романе нашли освещение некоторые идеи, отстаивавшиеся старцами, в частности, мысль о спасительной роли православия, о полной бесперспективности усилий атеистов по совершенствованию мира.
Вместе с тем не следует упускать из виду, что образ старца Зосимы не типизация, не обобщение послуживших прототипами оптинских старцев, а выражение собственных взглядов и представлений Ф. М. Достоевского, которые были весьма далеки от православного официоза. По мнению, разделяемому рядом советских исследователей, взгляды Достоевского на общество близки к такого рода христианскому социализму, который был чужд и оптинским старцам, и православной церкви в целом. На совершенно противоположных позициях стояли оптинские старцы и Ф. М. Достоевский в понимании человека. Писатель-гуманист в ряде произведений, в том числе и в «Легенде о Великом Инквизиторе», заклеймивший тех, кто пытается лишить человека свободы выбора, сделать его безвольным средством достижения своих целей, предупреждавший о психологических и исторических тупиках, к которым ведет экономическое, социальное и духовное насилие над человеком, разумеется, не мог руководствоваться учением монашествующих старцев и, в частности, принципом полного послушания и отречения от своей воли. Поэтому согласиться с тем, что великие русские писатели черпали свои идеи из того источника, который называется Оптиной пустынью, смотрелись в нее как в зеркало, — Значит исказить историческую перспективу в духе дореволюционного православия.
Правильно оценить идеологию монашества, как и любое другое явление Истории, можно только с марксистских, классовых позиций, в данном случае с позиций ленинского диалектико-материалистического учения о двух культурах в национальной культуре буржуазного общества. Приведем в связи с этим известное ленинское высказывание из его работы «Критические заметки по национальному вопросу». «Есть две нации в каждой современной нации... — писал В. И. Ленин. — Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, — но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и, Плеханова» 29.
Оптинские монахи, положившие в основу своей идеологии религиозно-аскетические идеи христианства, были верноподданными слугами самодержавия, врагами революционно-демократического движения, свободомыслия, учили народ терпению, смирению и послушанию эксплуататорам. Идеология монашества вдохновляла не великих русских писателей, а реакционеров типа Аскоченского, верных союзников черносотенцев, обливавших грязью русское революционно-демократическое движение, ожесточенно боровшихся против образования и просвещения русского парода. Вместе с издателями реакционной литературы старцы составляли крайний правый фланг так называемой второй линии в русской общественно-политической и философской мысли XIX в., «той линии, которая была связана прежде всего с охранительной тенденцией, с охранительной традицией в русской жизни прошлого века, противостоящей освободительному движению, идеям революции и социализма, защищавшей самодержавие, буржуазно-крепостнический порядок на Руси»30.