Вместе со всей православной церковью старцы оплакивали царей усопших и выражали готовность молиться за новых. «На сих днях прочитал манифест нового Государя Александра II... — пишет Макарий в 1855 г. — Будем молить господа помочь нашему новому императору и христолюбивому воинству». Более того, старцы не просто обнаруживали верноподданнические чувства, но и рекомендовали самые крайние меры, когда речь заходила о расправе с людьми, выступавшими против царской власти. Гневные проклятья обрушил Амвросий на народовольцев, казнивших царя: «Господь попустил Александру II умереть мученическою кончиною, но силен он подать помощь свыше Александру III, переловить злодеев, зараженных духом антихристовым». «Переловить злодеев!» — так оставлялись смирение и кротость, когда затрагивались классовые интересы. «Предтечи антихриста, — продолжает старец, — восстают против предержащей власти и церковной власти, чтобы устранить и уничтожить оную на земли... Не есть ли крайнее безумие трудиться изо всех сил, не щадя своей жизни, для того, чтобы на земле повесили, а в будущей жизни попасть на дно ада в тартар на вечное мучение?»
Эти слова защитника самодержавия и средневекового мракобесия должны были бы недвусмысленно указать на всю кощунственность причисления оптинских старцев к силам, способствующим духовному развитию русского общества. Через полмесяца, варьируя ту же тему, старец опять проклянет тех, кто «всячески усиливаются произвести общее возмущение восстанием своим против предержащей власти, тогда как в слове божием сказано: «нет власти не от бога».
Очевидно, что старец при осуждении народовольцев исходил не столько из религиозных, сколько из социальных соображений: христианские понятия «антихриста», «ада», «будущей жизни» составляют лишь антураж патетической защиты самодержавия и негодования против тех, кто осмелился посягнуть на него. Кстати, ни в одном сочинении старцев или их почитателей мы не найдем осуждения эксплуататорского строя. В. И. Ленин замечает: «...Когда перебили 50 крестьян в Бездне и казнили их вожака Антона Петрова (12 апреля 1861 года), Герцен писал в «Колоколе»: «О, если бы слова мои могли дойти до тебя, труженик и страдалец земли русской!.. как я научил бы тебя презирать твоих духовных пастырей, поставленных над тобой петербургским синодом и немецким царем»11. Ни один оптинский старец не возмутился унижением человеческого достоинства в помещичье-буржуазном государстве, бессовестной эксплуатацией трудящихся, произволом царских властей. Старцы были единодушны с церковью, хотя и среди духовенства находились люди, возмущавшиеся раболепием церкви перед царизмом.
В статье «Внутреннее обозрение» В. И. Ленин сочувственно воспроизводит несколько мест из письма бывшего священника Иеронима Преображенского к архиепископу Харьковскому Амвросию: «В то время, когда передовые люди страны в земстве и обществе подают петиции об отмене остатков телесных наказаний, церковь молчит, не обмолвившись ни одним словом осуждения защитников розги, — этого орудия возмутительного унижения человека...» 12. Известно, что ссылками на священное писание оправдывал крепостное право Филарет Московский 13.
Любопытно и то, что в романе Достоевского «Братья Карамазовы» старец Зосима, образ которого, как полагают некоторые, писан со старца Амвросия, не высказывается против существующего строя. Русский народ, говорит Зосима, и не мстителен, и не завистлив. «Ты знатен, ты богат, ты умен и талантлив — и пусть, благослови тебя бог». Реальное решение социальных проблем заменяется моральными утопиями. Зосима убежден в том, что «развращенный богач наш кончит тем, что устыдится богатства своего перед бедным» 14. Не случайно в романе к старцу Зосиме обращаются за утешением только с переживаниями узко личного характера. Никто из обступивших старца людей не жалуется на произвол помещиков, притеснения царских властей. Может быть, чутье великого художника подсказывало Достоевскому, что бессмысленно и безнравственно утешать словами голодного, угнетенного человека, не оказывая ему реальной помощи? И оптинские старцы утешали словами из Евангелия тех, кто к ним обращался в особь трудные минуты, всех тех, кого буржуазно-помещичье государство лишило права на достойную жизнь.
В. И. Ленин дважды обращался к мысли Л. Фейербаха о том, что утешение раба есть занятие, выгодное для рабовладельца. В условиях России «рабовладельцем» была власть помещиков и буржуазии, которую благословляла православная церковь, сама являвшаяся крупным собственником и частью государственного аппарата. Функции «палача и попа» в России выполнялись исправно. В XIX в., когда внеэкономическое принуждение, т. е. неприкрытое насилие, оказывалось уже недостаточным для сдерживания недовольства народных масс, церковь активизировала свою деятельность, культивируя старчество для нравственного оправдания существующих порядков.