-Литературщина бренности, глупый день и маленькие люди. - говоришь, обращаясь к белой стене. Да, она тебя понимала, всегда понимала. Могла понять. - Бегаем, муравьи, и надеемся, что не потеряем работу. Мы...глупые. Слишком глупые, чтобы поверить в нужность и в высшее предназначение.
Хорошая мысль. Записать бы ее, да бумага совсем извелась. Вскрыть свой тайник и подсчитать, сколько наличности у тебя на руках. Грустно, что приходится наконец делать это. В душе, конечно, надеешься на скорое восстановление в «Геликооне». Ну, или у их конкурентов. Правда, формат там немного другой...и ты там, разумеется, совсем не нужен. Что скрывать - специалистом ты был необычным, заточенным под свое дело чересчур однобоко. Но плевать - сдаваться пока не хочется, и жить можно так, как будет пока получаться.
Вставая с кровати, ты падаешь. Нога онемела, а левую половину тела прострелила резкая боль. На секунду чуть не теряешь сознания, пытаясь справится с чем-то накатывающим, болезненным. Голова болела и раньше, но ты не придавал этому значения - наверное, пьянство ее телом и прохлада сделали великого критика больным. Обычная простуда, ничего особенного - но это внезапное падение выбивает из колеи. Минут пять провалявшись, ты кое-как поднимаешься, тяжело дыша и прислонившись к стенке. Тебя это не заботит; критика; стресс. Времена потрясений - времена слабости; ты стал больше задумываться за эти дни, и как следствие - больше падать. Да, только и всего, ничего такого.
Стоя и тяжело дыша, у тебя не получилось не вспомнить первый разговор с Велиным больше десяти лет назад. Был второй рабочий день, и ты, молодой и энергичный, спросил его:
-Но вот все же, Григорий Валентинович! Долго я голову ломал и все никак не могу понять - что все-таки это ваше название означает. Что-то из разряда непереводимых и необъяснимых? Может, бренд иностранный какой, переложенный на русский?
-Эх, Мишка, смотри. - Улыбнулся Велин, не такой еще растолстевший и по-своему милый. - Из двух слов состоит. Короче, Гелиос - это первое, бог солнца и всего такого. Мы же кто?
-Издательство?
-Да! Луч света в темном царстве и так далее. Сам понимаешь, без этого пафоса никуда. - Велин закивал головой, словно бы подтверждая сам себе. - Но вот со вторым куда интереснее. Ты Гомера читал?
-Давно. Разве там...
-Не перебивай, Громов! Так вот, был там один человечек, троянский жрец. Ну помнишь, что кричал против введения самого коня в город. В «Илиаде» было, да. Так вот! Кричал, знаешь, прямо к богам. Не вспомню уж у кого я это когда-то читал, но образ был что надо. Представь, защитник, кричащий людям и богам. Это ж как орать-то надо...Смысл понял?
-Не совсем. - честно сказал тогда ты.
-Крик был таким громким, что все думали, что он правда до богов достучится. Думается мне, первым критиком был он - так же громко и так же бесполезно орал, привлекая к себе внимание там, где лучше было бы смирится и промолчать.
Ты тогда ничего не ответил. Ничего - и лишь для того, чтобы много позже этот разговор вспомнить. Много воды утекло, но понимание, вот оно - Велин тогда был, наверное, первый и единственный раз прав. Никому, по сути, и не нужна критика - острая, она иногда тупеет, находя на каменные головы ее читателей. Великая - мельчает, расходуя себя на бульварное чтиво. В эпоху интернета и кинематографа проститутка ценится выше - загнанная в рамки своей профессии, она хотя бы не притворяется кем-то еще.
Крик, что издал в свое время Лаокоон, был пустышкой - никем по сути незамеченный, он остался всего лишь выдуманным историческим фактом, тогда как мог бы стать отличным символом, отличным - даже удивительно, как величие Велина родило этот сильный образ среди красных мыслей в краснокруглой голове. Миша, почему ты, прислоненный и уставший, посмотрел на потолок? Зачем ты громко и отчетливо прошептал, смотря красными глазами на что-то незаметное для всех:
-Я не хочу теперь становится символом, слышишь, Велин, и ты, ты слышишь? Нет строек и созидания, есть критика, и эта критика велит - живи. Я... жить...жить хочу, буду.
6
Отпустило, поправило. Ужасно пить захотелось - а жажду, кроме как водой из-под крана, и утолить-то нечем. Может, Аней? Но до вечера ее не будет; да и не та эта жажда была. Не любви, не тяги к обладанию и спрятанного в ладошках поцелуя хочется; нет, просто чего-то еще, кроме вредной и почти бесплатной воды. Захотелось пить - а об остальном незачем уже думать, следует лишь отодвигать на задний план; жажда как образ поиска жизненно важного в мировой литературе; вот он - мотив, вот она - цель человечья...