Это продолжается десять, нет, двадцать минут. Рассказываешь, как в очереди не заступился за продавщицу, обсмеянную пьяным созданием из нижних слоев населения. Говоришь, как это было смешно и одновременно трагично - и периферийным зрением замечаешь, как она зевает, прикрывая рот. Выслушав твои сбивчивые мысли, она говорит:
-Не знала, что ты пьешь пиво.
Тебе лишь глухо остается ответить:
-Не пил около восьми лет.
Глупые, глупые создания эти люди. И ты глуп, и она. Ты хочешь чего-то или же вовсе ничего?Рухнуть или же восстать? Смотри, представим, что жизнь твоя через миг закончится - и не останется после тебя ничего. Ну да, та статья из «Геликоона» останется, да и с десяток других, похуже. Рита останется, кивающая, плачущая, все-таки Аня, которая непонятно как себя поведет. Будут похороны, на которых Велин скажет:
-Хороший Миша мужик был!
А Лопанцев поддакнет, эффектно пустив слезу. Да и все. Забудут тебя, Миша, через полчаса - ну, только Рита может иногда станет на могилку приходить и напоминать о том ужасном разе, или же о целых трех; неважно. Стоит ли ради этого умирать? Да вовсе уж нет.
Но представим иначе - ты переживаешь этот миг. И следующий, и с десяток новых, за ним идущих. Что потом-то? Тебе под сорок, жены, родителей, собаки - и той нет. Нет никаких почти умений и навыков, желаний, амбиций...тотальное нечто, затерянное в твоей свободе, которую остальные называют «этой квартирой». Да и называют ли? Да и есть ли эти остальные? Подумай, Миша Громов. Подумай и реши, нужно ли тебе это? Нужно ли тебе хоть что-то?
Кубики, элементы; советское пространство, ненависть к родителям, Рита и портвейн, маленькое место, названное Лиссабоном, похищение, строительство через дефис созидание, критика, секс, снова критика...вот и все. Теперь еще Аня - глупо отрицать ее причастие кубика; неизвестно, что происходит с тобой и с ней, но она приходит, раздевается, говорит о многом и ничего совсем не говорит; слушает тебя и односложно отвечает; курит твои красно-крепкие и приносит свои; она совсем ничего не знает о прошлом, которое было двадцать, двенадцать или пять тысяч лет назад - почему ты рассказываешь ей о настоящем, Громов? Расскажи ей о Минске. О украденной водке и потере веры, о сжигании, о дождях и автостопе и как однажды ты встретил удивительную перекройку страны где-то там, в выдуманных полях; расскажи ей о Рите, об одном или трех ужасных разах, расскажи ей, пожалуйста, посмотри, что станет: с криком ли убежит, без крика ли? Критик; секс-аллюзия на библейские строки; мотив пива как интерпретации мифологической амброзии в рамках современного...
-..вот и я так, и я. Пиво это. Знаешь, по молодости было весело, - говорит и говорит Аня, не замечая твоей рефлексии, нет, попытки рефлексии. - а теперь вот никак. Ни веселюсь, ни грущу. Раньше было хорошо - а теперь, напившись, плачу и стараюсь поскорее заснуть.
-Безвкусно.
-Нет, не всегда. Раньше-то иначе было. - Затягивается и молчит; через две минуты продолжает, непрерванная, необыкновенная. - Знаешь притчу о царе и книгах?
Под Минском не учили притчам - там учили лишь любить и царапать спины; в украденной водке было много знания, в похищении заключалась целая идея: «БУДЬ...», - и вместо многоточия ты подставлял то любовь, то критику, то секс; нет, тебя никогда не учили ни одной притче, в них почти что нет никакого материала.
-Был царь один, молодой и красивый. Знаешь, эти цари всегда такие. Ну, в большинстве. И вот однажды выдумал он или же задумал...кстати, как правильно?
-Задумал. Продолжай.
-..задумал он узнать все на свете. Ну, знаешь, решил понять, что такое вообще эта жизнь и как этой жизнью управлять. Он же царь! Ему о людях заботится и так далее. И приказал он принести ему разгадку этой жизни. Чтобы коротко и ясно.
-Слышал я что-то такое. От начальника, только в виде анекдота.
-Я распалилась, а значит продолжу. - сказала она, нахмурившись. Не нравится - не слушай.