-Ты, сука, чего наделал, придурок? - тихо начал Велин. Усталое красное лицо; потухший взгляд, призванный пробить твою броню. Не получилось силой - теперь вот пробует пониженным голосом и слабостью. - Взял да оскорбил уважаемого человека. Через интернет. Подписавшись. Миш, я нормально, по-человечьи, спрашиваю - ты чем таким думал?
Тебе даже хотелось что-то ответить, но тот не слушал. Так, спросил - а ответ уже вроде б и не нужен совсем.
-Ведь был когда-то...хорошим критиком. Все по делу да по делу, с иронией, с юмором. Теперь же - полнейшую чушь. Сравниваешь не с жизнью, а с чем-то далеким. Вот, деревню ненавидишь - хотя прежде того же Долина превозносил, светилом называл, Миш. А сейчас что...
Он что-то говорил; ты же это что-то не хотел слушать. Знаешь же, что выстоишь, как обычно выстоишь - Велин скоро за этот цирк принесет свои извинения, публично напишешь о том, как был неправ и все. Наверное, зарплату сократят. Опять пошлют к стажерам и на месяц перекинут в остросюжетку; не самое приятное, что может быть, но и не самое отвратное, к слову. Так, маленькие трещины на идеальном до поры до времени шаре. Они затянутся - до нового случая с именитым деревенским автором, пишущим о первом разе подростков в сарае под крик петухов; а после все пойдет по кругу. Все банально и глупо - и будет повторятся до тех самых пор, пока однажды ему не надоест, или тебе не надоест; Велин такой же - для него тоже критика является жизнью, а отсутствие критики - отсутствием жизни; для него тоже жизнь кончалась за стенами «Геликоона» и начиналось нечто серое; вы похожи, ты - это постаревший он, только без ребенка и красноты, ах, ты куришь гораздо больше и ты не принял причастие красных; ты скорее относишься к белым, у которых из красного только сигареты, нет, пачки; у него же белого ужасно много.
Выходя из кабинета Велина с вправленными (как думал сам толстяк) мозгами, тебе было легко и спокойно - как обычно, впрочем. Хотелось сломать очки Лопанцеву и некрасивую Нину - прямо на том же столе, хотелось завершить начатое; знаешь, что никогда этого не сделаешь - тем и приятнее; профилактика лучше дидактики; иногда вставленная палка не приводит ни к чему, а иногда зарождает желание к чему-то особенному. Но, тем не менее, сегодня все было обычно, скучно и банально - и прекрасно, разумеется, все наслаивалось и ширилось определениями. Лопанцев, сука. Выбесил.
Позже ты будешь думать, чем бы заняться вечером. Правая кисть ныла и это настораживало - не так сильно, как могла бы, но так, чтобы это могло послужить отличным поводом к освоению новых горизонтов.
Вермут? Гинесс; нет, не он, ты же не пьешь даже такое пиво; хотя, может сегодня вновь начать? А может, яблочный кальвадос? Новые горизонты тем и замечательны - никогда не знаешь, что будет уже через пять с половиной часов.
3
Да, кальвадос. К черту вино, если ты не грек, к черту шнапс, если никогда не заедал его сосиской; кальвадос, милый напиток с двумя ударениями под аккомпанемент тихой музыки, льющейся из соседской квартиры - довольно приятной. Вечер и сизая прохлада, вторгающаяся в твой воспаленный разум, Миш. Облегченное мироощущение и неудачные попытки самоанализа; вот же тонкие у основания ее кроткие ноги.
Маленькая еще. Года двадцать два или двадцать три; возраст цариц, ради которых отправлялись на погибель. Синие или же бирюзовые глаза. Темно-синий свитер и совсем не заинтересованное выражение лица, не красивого и одновременно не уродливого; в них не было художественного блеска, не было яркости тысячей солнц. В ее манере говорить не было шекспировского слога, в ее улыбке не было нежности, страсти или же разврата. Богиня, у которой однажды не получилось стать шлюхой; шлюха, выучившая что-то и умеющая это на деле применять.
-Пей.
Не смотрит, нет. Сидит и думает о своем, несчастная.
-Пей, говорю. Я же пью.
-Мне и так весело. - томно говорит она, выпуская струю дыма в потолок. Дым остается где-то там, наверху; серость, дополняющая белизну - почему-то спьяну только такие глупости и лезут к тебе в голову, подменяя нервные окончания идиотскими конструкциями. Банально, да - но знаешь же, что она ответит на следующий вопрос.
И вот - спрашиваешь, предвкушая удовольствие от ее ответа: