Время, романтика и время. Скажи бы тебе лет эдак с десять назад, что такая фраза вообще прозвучит в белой квартире - не поверил бы, глупый. Скажи бы тебе, что не бросишься на нее тут же - в свои семнадцать или двадцать или двадцать три сам себя счел бы сумасшедшим. Скажи тебе, что захочешь помолчать с ней, а не с другой, объясни бы тебе, что сущность эмпатии - в полигамности, ты бы захохотал; смешные люди и положения рождают смешные мысли; никакой эмпатии - нужно прерывание, обрезание пауз; молчание горит, ты горишь своим молчанием; ты же не хочешь сгореть, верно?
-Может, поговорим?
-Ты хуже маньяка. - устало сказала она. - Ты болен.
-И тем не менее...
-Давай! - живо воскликнула она к великому твоему удивлению. - Кто ты? Чем занимаешься? Черт, а сколько тебе лет?
-Подожди, я...
-Кстати, кольцо вот я заметила, а вот жены чего-то нет, - бойко тараторила она, улыбаясь. - Как так вышло? Расскажи-расскажи! Мне нравятся твои стены...ох, они милые! Люблю белый, как и ты, наверное. Да! Знаешь, сегодня я плакала. О нет, не волнуйся - всего пару часов. Знаешь, когда он ушел...
Боже, она безумна - так только думается, но ты улыбнулся. Когда живешь в чересчур банальном мире, безумия хочется, да - и, получая его, ты скорее наслаждаешься, нежели тяготишься им; безумие ребенка, сокрытого в сексуальном теле подчас даже приятнее, чем сексуальность, сокрытое в...ну, понятно и без слов. Мысли, мысли; очень критическая привычка - развивать их, искать идею, искать смысл, всегда завершать свои фразы и никогда не записывать, надеясь на память; что ж, вот одна из таких, Громов, постарайся не забыть ее.
Конечно, слушать ее ты будешь вполуха; будешь, однако, заинтригован. Сквозило в ней что-то эдакое, что твой ветер, залетающий в щель: тепло собственной обстановки уносилось, заменяясь холодом и внешней непритязательностью; ветер, конечно, не предлагает тебе необязательный для кого-либо секс - но она и не особенно настаивала. Вскочила из своего положения, теперь вот сидела и без умолку трещала, широко раскрыв свой рот. В уголке глаза блестела слеза - и ты станешь делать никаких попыток перебить ее.
Внезапно ты отбрасываешь все сомнения и встаешь. Да, встаешь - захотелось определенности в ночи, так не свойственной романтикам. Ты сел ближе, пройдя круг почета, а она улыбнулась, подавшись вперед. Лунный свет, смешанный в блендере с фонарным, выхватил половину ее лица - и она была печальна. Была ли весела другая половина? Увы, знание неизведанно. Захотел дотронутся до него - и сделал это спустя две секунды.
Правую руку пронзило болью; электрический заряд, бегущий по оголенным проводам. Ты и не вспомнишь об этом уже через минуту - а, на секунду скривившись, тут же вернешь свое обычное задумчивое лицо на положенное ему место.
Сексу нет место в твоей жизни, сексу с другой женщиной; надо бы сказать ей, Громов, что же ты; судишь, что не заслуживаешь его; многое он вкладывал в понятия чести, морали и совести, но дело-то было в кое-чем ином. Недопитая бутылка кальвадоса с глухим стуком упала на белый пол. Снова упала - повторение, фаза, рекурсия; соседи сходят с ума; дождь из бутылок, вторая капля падает - кап или же бум? Доподлинно неизвестно; рука ныла, пока гладишь ее лицо и вьющиеся каштановые волосы.
Наутро произошли сразу две вещи: Аня уехала раньше, чем ты проснулся, так и не заперев за собой дверь. А ты пытался встать целых пятнадцать минут: ноги отчего-то дрожали и не хотели слушаться приказов. Встав и сделав зарядку (чего ты не делал минимум с десяток лет) спишешь все на проклятую «яблочную водку» и отправишься курить в туалет, собираясь с мыслями.
Уволят тебя через каких-то жалких два часа.
4
Было досадно. Не обидно, не больно, не так, чтобы опускались руки. Укус пчелы, пойманный неудобным местом - только и всего. Идешь по улице, перебирая затекшие ноги и потирая глаза, недоумевая: то ли это досада захотела выпасть скупой и соленой, то ли пелена дурмана наконец-то соизволила спасть. Но слезы не лились, зачем им литься; осознание не приходило тоже. Значит, просто глаза нужно протереть? Как бы банально и безвкусно это вообще-то и не звучало. Ты все еще критик, все еще; да, убеждай себя. Верь.
Банально и безвкусно. Ты идешь по улице, заглядывая в незнакомые лица и пряча от них свое. Думаешь, частенько ли такое бывает - и придти к однозначному и единому ответу сложно, даже к банальному выводу; извечный вопрос Чернышевского - задай его, боясь ответа. Люди идут мимо, уволенные и до сих пор не заслужившие данной блажи, потягивающие утреннее или дневное пиво и раздобывшие денег на очередную дозу наркотика, что люди поумнее называют жизнью; чертовы пошляки и пивные алкоголики ноябрьским днем. На дворе стоит холодный послеполуденный час, а похмельная боль отдается эхом; слова и целые конструкции геликооновцев размыты в голове, но остротой ножа проникают под ребро - теперь; нет, завтра можно сказать об этом чувстве: оно случилось «однажды». Банально, когда увольняют за то, что сам ты считаешь как минимум недооцененным; ужасно, когда ноябрьским днем тебе не хватает смелости признать за собой даже выдуманную вину.