И потому вряд ли стоит ждать, что у поклонников Лосева "откроются глаза". Они и так видели, что, например, книга А.Ф. о Владимире Соловьеве к означенному философу не имеет отношения. Заметно было и многое другое. Но...
Но культовая фигура появляется независимо от текстов, кои этой фигурой производятся. Точнее сказать, независимо от качества, количества, смысла и содержания этих текстов. Во всяком случае в России, во всяком случае внутри русской интеллигенции, во всяком случае в советский период истории этой интеллигенции.
Лосев соответствовал нормативам культовой фигуры именно семидесятых -начала восьмидесятых годов, когда все было тихо и ранжировано. Отшумели марксисты-ленинцы шестидесятых, только начиналось время борьбы за духовность, северные реки и русские города. Слишком последовательному, а главное, профпригодному Солженицыну популярность не светила. Да и нельзя было о нем говорить, как и о Сахарове. Для массового потребления годилось что-то с Беломорканалом (или Соловками, как у Дмитрия Лихачева) в биографии, но при этом разрешенное к открытому пользованию. И, что немаловажно, уже не столь марксистское, как в шестидесятые. Постепенно все более модным словом становилась "духовность".
Профессор МГПИ им. Ленина, учебного заведения, ставшего позже одним из самых "памятливых" в Москве, что называется, "вписался". А то, что он написал, играло второстепенную роль. Обычаи корпорации, устная традиция интеллигентского ордена были гораздо существеннее и важнее при определении места человека в культурной иерархии, чем то, что он собственно мог предъявить. Хотя Добрый Король из "Золушки" Шварца-Кошеверовой предупреждал: рано или поздно предъявить попросят.
Но архаичные корпоративные законы казались незыблемыми. Впрочем, они сильны и сейчас. Модест Колеров как-то отметил, что у великого историка Гефтера нет научных трудов, позволяющих его так аттестовать. Обвинили в "публичном доносе". Только кому можно доносить после 1991 года? Получается, что общественному мнению.
Но вернемся к Лосеву. Публикаторы, чем бы они ни руководствовались, сделали важное и нужное дело. Заполнен еще один пробел в истории русского нацизма. Теперь мы знаем о его среднем звене -- среднем и хронологически, и культурно-иерархически.
На высшем уровне давно и прочно находятся интеллектуалы, которых нацистами и фашистами не назовешь. Они лишь способствуют эрозии культурной почвы, деградации мысли. Классик этого направления -- Василий Розанов. Продолжатели его дела -- Лев Гумилев и Георгий Гачев. О них в "Сегодня" уже говорилось.
Писали мы и о подонках в прямом и переносном смысле: о Родзаевском из Харбина и нынешних, постсоветских штурмовиках, вынужденных идейно вдохновляться книгами Гитлера и Розенберга, за неимением русскоязычных сочинений.
И вот теперь, как справедливо замечает коллега Кацис, выясняется, что в России за несколько лет до книги Розенберга уже было написано нечто вполне в том же духе и на том же уровне. Это вам не безотчетное разрушение цивилизационной самоидентификации русского национального сознания, как у классика и его продолжателей. И не примитивное "бей--спасай". Это масштабно, доходчиво и академично -- можно рекомендовать в качестве неспешного чтения и дамам, и гг. студентам, и будущим отцам-командирам штурмовых отрядов. Ну, самим штурмовикам, конечно, нужен уже "Штюрмер", издатель которого пятьдесят лет тому назад был повешен.
Лосев же отправился на Беломорканал, где, однако, не провел и года, повторного срока не получил и с 1944 года до самой смерти занимал профессорскую кафедру. Выяснять, почему так получилось, неинтересно, да и не важно это. Главное в другом: он ругал социализм как представитель конкурирующего направления, а не с точки зрения тех ценностей, на которых основывается иудео-христианская цивилизация.
И, может быть, главный результат публикации в том, что появилось еще одно свидетельство нехристианского происхождения фашизма. Из публикации ясно, что Лосев -- еретик-имяславец, чьи нападки на св. Патриарха Тихона и митрополита Сергия (Страгородского), по существу, повторяют обвинения этих архипастырей со стороны Зарубежной Церкви. Той самой Церкви, которая сделала главным направлением своей деятельности политическую борьбу, причем с примитивных самодержавных позиций. (Монархизм может быть и не примитивным.) В тридцатые годы карловчане пошли на прямой союз с гитлеровским режимом, налаживая отношения прежде всего с Розенбергом.
Лосев, таким образом, предстает человеком контекста, человеком своего времени и своего уровня -- уровня полукультуры, которая так легко овладевает массами, в том числе и образованными, поскольку совершает невозможное в собственной культуре -- вербализует допонятийное состояние сознания (отсылаю читателя к трудам Лидии Гинзбург). Но при этом не несет ответственности за написанное в глазах образованной публики, просто не желающей замечать смысла слов, составленных человеком, назначенным культовой фигурой.
"Зверь обладает редкой мерзостью и подлостью, зато практически неуязвим". Пиетет к Лосеву, выражаемый публикаторами его труда, свидетельствует о живучести полукультуры в той же степени, как и радость по поводу предстоящей (увы-увы, шансы велики) канонизации Николая II. Одинаково неприлично говорить о том, что Лосев станет идеологом нацистов, а Николай Александрович -- "небесным покровителем" оккультистов, старцев-самосвятов и целителей-самозванцев.
Потому ведь: "По плодам их узнаете их" (Мф 7:16).