Все безмолвствовали.
— Перед вами, о мои добрые кидоны, — объявила Алькандра, выдержав небольшую паузу, — ваша царица, поправшая все устои, надругавшаяся над святынями, повинная в деяниях, с трудом представимых...Теперь, правда, когда народ воочию убедился в свершенном кощунстве, с уверенностью скажу: ваша бывшая царица...
Арсиноя подняла на Алькандру затравленный взор и беззвучно заплакала.
* * *
Миновав новую дымовую завесу, наученный недавним горьким опытом Эпей постарался оставить между собой и пентеконтерой внушительное расстояние, на котором не рисковал угодить под залповый обстрел всполошившихся лучников.
Предосторожность была излишней, ибо Эсон, в отличие от Эсимида, отнюдь не испугался внезапно появившегося летуна, — лишь поднял брови и громко выругался от изумления. Поликтор застыл, пораженный; экипаж загалдел наперебой, кинувшись к левому борту, столпившись и уставясь в небо.
Корабль накренился — весьма ощутимо.
— А ну, по местам, каракатицы снулые! — заорал опомнившийся командир. — Это что еще за мода — места покидать без приказа? Мы ведем бой, болваны! Ррразойдись!..
— Но, капитан... — робко попытался возразить кто-то из воинов.
— По местам! — рявкнул Эсон. — Летит — и пускай себе летит. Может, ему так удобнее...
Опытный и рассудительный Эсон отвел глаза и тотчас прекратил думать о непонятном крылатом человеке. Следовало решать иную — куда более насущную с капитанской точки зрения — задачу.
Задачу, поставленную хитроумным этруском.
Расенна справедливо рассудил: гнаться за двумя кораблями одновременно критяне не сумеют. А преследовать миопарону, способную при попутном ветре обставить любое тогдашнее судно, было бы занятием, говоря мягко, бесцельным. Покуда этруск искал столкновения сам, пока он «пас» афинскую ладью, оберегая ее от погони, островитяне еще могли сближаться на выстрел из лука либо катапульты.
Но пожелай Расенна ускользнуть — никто не настиг бы узкий, подобный лезвию кинжала корабль, оснащенный несоразмерно большим, позволявшим развить огромную скорость, парусом.
И Эсон быстро это понял. Он заскрежетал зубами так, что Поликтор настороженно покосился.
— Кажется, пора помахать мерзавцам рукой, — процедил Эсон, провожая миопарону злобным, ненавидящим взглядом. — Самая странная посудина, какую доводилось видать... Ишь, понеслись, негодяи! Но теперь афиняне ответят на несколько вопросов, будь покоен... Их-то мы приведем назад!
— Ничего не понимаю, — сказал Поликтор. — Мы получили два совершенно противоречивых, взаимно исключающих друг друга приказа. Что это значит?..
— Что один из них — ложный. И скоро выяснится, кто именно солгал...
— Тревогу объявили из дворца, букцинами! — оскорбился Поликтор. — Ошибка невозможна!
— А я видел царский перстень. Вы, кстати, уверены, что правильно поняли трубу? Ведь сигнал довольно сложен, а вражеских нападений не было уже очень давно...
— Послушай, — сказал Поликтор, — ведь не способны же разом пять капитанов истолковать распоряжение на ложный, да еще и одинаковый лад!
Эсон задумчиво кивнул. Ему было не по себе.
— За греками! — велел он, тряхнув головой. — И поживее! Нужно разобраться в приключившемся...
* * *
— Алькандра, — негромко произнес Менкаура на том же, понятном лишь им двоим, да Идомекею, да Арсиное (которым, впрочем, было вовсе не до подслушивания) древнекемтском наречии, — Алькандра, нужно побыстрее погасить пожар. Эпей, убегая, сбил со стен четыре светильника, зажег земляное масло... Оно продолжает вытекать. Следует поторопиться, иначе будет очень трудно справиться с огнем...
— Верно, — ответила верховная жрица.
Распоряжение достигло главного коридора минуты за две. Люди толпились плотно, слова Алькандры полетели по своеобразной цепочке, и нескольким десяткам горожан, стоявших позади всех, жадно ждавшим известий, волей-неволей довелось двинуться прочь, руководствуясь доносившимся уже явственно запахом гари.
Сам того не желая, Менкаура подписал андротавру смертный приговор.
Когда из плотного нефтяного чада навстречу кидонским обывателям, у которых головы шли кругом от вихря неожиданных и небывалых происшествий, выступило тошнотворное страшилище, жреческие ополченцы, хоть и успели краем уха услыхать о каком-то человекобыке (якобы вполне безопасном), заорали в голос и рассыпались по боковым проходам.
Отпрыск царицы Билитис отрешенно и безучастно двигался вперед — вернее, вспять, ибо теперь избрал направление прямо противоположное тому, куда отправил его египтянин.