Хью узнал голос Пуаро, оглянувшись, сердито просипел:
— Уберите руки. Не вмешивайтесь. Сейчас произойдет несчастный случай. Говорю вам, это единственный выход.
Пуаро вновь властно повторил:
— Нет.
— Вы что же, не понимаете, что, если бы дверь не оказалась заперта, я бы этим ножом перерезал горло Дайане — Дайане!
— Ничего подобного.
— Но кошку-то я убил?
— И кошку вы не трогали. И к смерти попугая и бедных овечек вы тоже не имеете никакого отношения.
— Кто из нас сошел с ума? — воззрился на Пуаро Хью. — Вы или я?
— Мы оба абсолютно нормальны, — отозвался Пуаро.
В эту минуту в комнату почти вбежали адмирал Чандлер и полковник Фробишер. Почти тут же примчалась и Дайана.
— Он говорит, что я не сумасшедший… — слабым голосом, как в бреду, произнес Хью.
— Рад сообщить вам, что вы и в самом деле в здравом уме и твердой памяти, — заявил Пуаро.
Хью расхохотался. И это был поистине смех безумца… Столько в нем было издевки.
— Ну и ну! Что ж, по-вашему, резать овец и прочую живность — это нормально? Я, выходит, был, как вы говорите, «в здравом уме», когда укокошил попугая? И кошку сегодня ночью?
— Говорю вам, вы их не убивали — ни овец, ни попугая, ни кошку.
— А кто же их убил?
— Некто, кто давно мечтал объявить вас сумасшедшим. Этот человек регулярно подмешивал в ваш чай сильное снотворное, а потом подсовывал окровавленный нож или бритву. И руки мазал кровью.
— Но зачем все это?
— Затем, чтобы вынудить вас сделать то, от чего я вас только что удержал.
Хью в полном недоумении не сводил глаз с Пуаро. Тот повернулся к полковнику Фробишеру.
— Полковник, вы много лет прожили в Индии. Вам никогда не приходилось сталкиваться с тем, как людей с помощью наркотических препаратов намеренно доводили до сумасшествия?
Лицо полковника оживилось.
— Сам я с этим не сталкивался, но часто слышал. При отравлении дурманом в конце концов человек действительно сходит с ума.
— Именно так. Так вот, в состав… э… э… дурмана входит алкалоид атропин или весьма близкое к нему вещество. Атропин добывают из белладонны или паслена. Белладонну нередко используют в медицине, а собственно сульфат атропина прописывают для лечения глазных болезней. Получив несколько рецептов и заказывая по ним лекарство в разных аптеках, можно, не возбуждая подозрений, накопить значительное количество этого яда. И добавлять его, скажем, к бритвенному крему. При наружном употреблении он вызовет раздражение, что, в свою очередь, приведет к порезам при бритье, через ранку наркотик будет постоянно попадать в организм, вызывая определенные симптомы: сухость во рту и горле, затрудненность глотания, галлюцинации — одним словом, все то, на что жаловался мистер Чандлер.
Пуаро повернулся к молодому человеку.
— Чтобы окончательно рассеять ваши сомнения, скажу, что это не просто предположение. Ваш крем для бритья был сильно сдобрен сульфатом атропина. Я взял образец и отдал его на анализ.
— Но кто это делал? — задыхаясь от волнения, проговорил Хью. — И зачем?
— Это я и пытался выяснить с первого же дня приезда. Я искал мотив преступления. Дайана Мэберли получала крупную сумму в случае вашей смерти, но ее я всерьез не рассматривал…
— Еще бы! — вспыхнул Хью.
— Я представил себе другой возможный мотив. Старый как мир любовный треугольник: двое мужчин и женщина. Полковник Фробишер любил вашу мать, а женился на ней адмирал Чандлер.
— Джордж? Джордж! — вскричал адмирал. — Я в это не верю!
— Вы хотите сказать, — недоверчиво произнес Хью, — что ненависть может перейти на сына?
— При определенных обстоятельствах — да, — подтвердил Пуаро.
— Это гнусная ложь! — воскликнул полковник Фробишер. — Не верь ему, Чарлз!
Адмирал отшатнулся от него и пробормотал себе под нос:
— Дурман… Индия… Все ясно… Мы бы никогда ничего не заподозрили… ведь душевные болезни у нас в роду…
— Mais oui![12] — почти взвизгнул Пуаро. — Безумие в роду! Одержимый местью безумец, хитрый, как многие безумцы, годами скрывавший свой недуг. Mon Dieu, — обернулся он к Фробишеру, — вы-то должны были догадаться, что Хью — ваш сын? Почему вы не сказали ему об этом?
Полковник, поперхнувшись, судорожно сглотнул.
— Я не знал. Я не был уверен… Кэролайн как-то прибежала ко мне… она была не то испугана, не то еще что-то… Словом, у нее были какие-то неприятности. Не знаю, в чем там было дело… Она… я… словом, мы потеряли голову… Потом я сразу же уехал. Нам ничего больше не оставалось, мы оба знали, что должны соблюдать правила игры. Я, конечно, думал об этом, но… но разве я мог быть уверен? Кэролайн никогда не говорила мне ничего такого, из чего я мог бы заключить, что Хью — мой сын. А потом, когда проявились эти… эти признаки безумия, я подумал, что теперь все ясно.