— Да, он великолепен, ничего не скажешь, — восхищенно пробормотал Пуаро. — Он как молодой бычок, да, можно сказать, как прекрасный критский бык, предназначенный в жертву Посейдону. Великолепный образец здоровья.
И, помолчав, добавил:
— Выглядит вполне здоровым, не так ли?
Фробишер вздохнул. Его проницательные глаза украдкой следили за Пуаро.
— Я знаю, кто вы, — наконец не выдержал и решился он.
— О, это не секрет, — отмахнулся Пуаро королевским жестом, который должен был означать, что Пуаро приехал не инкогнито, а под своим именем и что у него нет причины его скрывать.
— Диана ввела вас в курс дела? — спросил, помолчав немного, Фробишер.
— Какого дела?
— Дела молодого Хью… О, вижу, она вам все рассказала, хотя я, честно сказать, не понимаю, почему она обратилась именно к вам. Я и не предполагал, что дела такого рода по вашей части. Скорее всего, я думаю, здесь необходимо вмешательство медицины.
— Любые дела по моей части… — ответил Пуаро и, заметив удивленный взгляд полковника, спросил: — Вы удивлены?
— Я хотел сказать, что не понимаю, чего она ждет от вас и что вы сможете сделать.
— Мисс Маберли — храбрая девушка.
Полковник кивнул в знак согласия.
— Да, вы правы, — сказал он. — Она действительно храбрая и боевая девушка, хотя еще ребенок. Она этого так не оставит. Но есть вещи, против которых человек бессилен.
Его лицо как-то сразу осунулось.
Пуаро еще понизил голос.
— Наследственное безумие, насколько я понял? — осторожно спросил он.
Фробишер кивнул.
— Проявляется время от времени, — сказал он. — Через поколение или два. Дед Хью был последним в этом роду.
Пуаро бросил быстрый взгляд в сторону сидящей напротив троицы. Диана ловко поддерживала разговор, смеясь и добродушно подтрунивая над Хью. Со стороны можно было подумать, что для них не существовало никаких проблем и им не о чем было беспокоиться.
— А как проявлялось безумие у деда Хью? — осторожно спросил Пуаро.
— Старик стал раздражительным, даже агрессивным в последние годы жизни. Он был нормальным лет до тридцати. Затем начались странности. Прошло какое-то время, и это стали замечать посторонние люди. Пошли различные разговоры, слухи, хотя кое-что удавалось скрыть. И все же, — полковник расправил плечи, — шила в мешке не утаишь. Когда он свихнулся окончательно, пришлось отправить его в психиатрическую клинику.
Помолчав немного, он добавил:
— И дожил он, кажется, до глубокой старости. Этого, конечно, боится и Хью. Вот почему он не хочет обращаться к врачам. Он боится, что его поместят в психиатрическую клинику и там ему придется жить до самой смерти. Я его понимаю и не осуждаю. Я бы чувствовал то же самое.
— А адмирал? — спросил Пуаро. — Как он себя чувствует?
— Это вконец сломило его, — коротко бросил полковник.
— Он сильно любит своего сына?
— Сын для него все. Дело в том, что его жена утонула, когда мальчику было всего лишь десять лет. С тех пор он живет только для сына.
— Он любил жену?
— Он боготворил ее, — сказал полковник и насупился. — Все обожали ее. Она была самой очаровательной женщиной из всех, которых я когда-либо встречал. — Он помолчал немного и неожиданно резко обратился к Пуаро: — Хотите взглянуть на ее портрет?
— С удовольствием, — согласился Пуаро.
Фробишер отодвинул стул и встал.
— Я пойду покажу кое-что господину Пуаро, — громко сказал он, обращаясь к адмиралу. — Он коллекционер и немного разбирается в живописи.
Адмирал сделал неопределенный жест. Тяжело ступая, Фробишер пошел по террасе. Пуаро последовал за ним. На мгновение лицо Дианы утратило маску веселья и приобрело вопросительно-ожидающее выражение. Хью тоже поднял голову и внимательно посмотрел на маленького человека с большими черными усами.
Пуаро последовал за полковником Фробишером. Вначале, когда он вошел в дом после солнечного света, ему показалось, что там так темно, что он не сможет отличить один предмет от другого. Но постепенно, освоившись в полумраке, он увидел, что в нем много красивых антикварных вещей.
Полковник привел его в картинную галерею, которая находилась в другом конце дома. На стенах висели портреты умерших и погибших Чандлеров со строгими или веселыми лицами. Мужчины были в придворной одежде или в морской форме, женщины — в атласе и в жемчугах.
Наконец Фробишер остановился у одного из портретов в конце длинного зала.
— Ее рисовал художник Ориен, — резко произнес он.
Они стояли перед портретом высокой молодой женщины с золотисто-каштановыми волосами и жизнерадостным лицом. Она держала за ошейник борзую.