Выбрать главу
Хмельная доля

Перестройка церковная только замысливалась, а перестройка государственная уже назрела вполне, — Украина просилась в союз. Вернее, она собиралась возвратиться в состав России, под правое крыло двуглавого орла, обращенное на Запад. Вот как это было:

В польской Руси завелся антипольский вождь. Полное имя его — Зиновий Богдан Хмельницкий. Богдан, сын казацкого сотника, убитого турками, тоже побывал в турецком плену, а вернувшись, сделался полковым писарем. Хмельницкий имел собственный хутор, землю, скот.

Как часто бывает, великие политические события начинаются с мелкой соседской свары и личной мести. Хмельницкий поссорился с крупным чиновником и шляхтичем Чаплинским. Малолетнего сына Хмельницкого панские люди насмерть запороли на базаре, с хутора Богдана стали пропадать кони, самого Хмельницкого «нечаянно» треснули палицей по затылку — в суматохе боя «попутали с турком». Так бы и угасла карьера Богдана, когда бы не сквознячок дворцовых интриг.

Король польский Владислав собрался на турок. На приданное молодой жены нанял немецкую пехоту. Большие деньги потратил на десантный флот. Но тут паны радные запретили ему воевать. Им, видишь ли, хотелось мира и покоя. Владислав от такого разорения тихо бесился. Тут и подвернулся Хмельницкий. Он приехал к королю в команде челобитчиков и жаловался на разные налоговые поборы и прочее. А здесь уже дожидался встречный донос, что Богдан собирает пиратскую флотилию грабить турок. Вообще-то, такие дела официально были запрещены, дикое казачество считалось изжитым, а реестровое — малочисленным. Но в данном случае Хмельницкий попал в масть обиженному королю-завоевателю. У истцов, настучавших на Богдана, чуть очи не повылазили от удивления, когда король пожаловал ответчику именную саблю с дарственной надписью, произвел его в атаманы, говорил ласковые слова.

К осени 1647 года король собрался-таки на султана. Хмельницкий был провозглашен гетманом запорожским. Король обещал ему 170 000 злотых, а Богдан планировал собрать на эти деньги 12 000 войска запорожского сроком на полгода и построить 100 челнов. Такое денежное счастье не остается безнаказанным. Еще деньги и получены не были, когда на двор Хмельницкого ввалилась бригада из 20 ликвидаторов, посланных шляхтой. С Хмельницким было только трое хлопцев. Стали в круг. Богдан сам зарубил пятерых гостей, остальные разбежались. Гетман Хмельницкий немедля убыл в Запорожье.

Отсюда Богдан стал распространять свою программу. Она была достаточно путанной.

Он собирался просить у короля былых привилегий казачеству.

Обещал посчитаться с «негодяем Чаплинским».

Собирался объединиться с оскорбленным Доном и организовать морской поход на турок.

Заступался за угнетаемое православие.

Но всё это было ширмой. На самом деле Богдан не надеялся на короля, не надеялся на православную церковь, не надеялся на донские сабли. Он надеялся только на свою саблю. Хоть и жалованную королём. И воевать Богдан собирался с парчовой, хлебной Польшей, а не полуголодным, оборванным Крымом.

Богдан тайно поехал в Крым поднимать басурман на Польшу. Хан опасался подвоха и медлил. Хмельницкий оставил в заложниках сына Тимофея и принес присягу на сабле, — ханской, позолоченной. Тогда хан дал ему отряд в 4 000 обычных сабель.

В Запорожье произошел общий сбор, на котором Богдан был избран гетманом (королевское назначение в счет не шло) и объявил поход на поляков. Из всего казачества было отобрано 8 000 войска, остальные должны были сидеть по домам в горячем резерве. Это происходило 18 апреля 1648 года, но еще 18 февраля гетман коронный Николай Потоцкий выдвинулся на Украину и держал штаб в Черкасах. Мирное население Малороссии тоже было в курсе дела и помаленьку точило ножи...

В детстве мне подарили мельхиоровый подстаканник. На нем был изображен памятник Хмельницкому в Киеве. Мне очень нравилась фигурка Богдана на возбужденном коне, с палицей, обращенной куда-то вбок. Всё было ясно: вот наш народный герой ведет русских и украинцев в бой за волю, за союз нерушимый, против проклятых польских оккупантов. Подтверждением этому служил и любимый детский фильм «Богдан Хмельницкий»...

Но оказалось всё шиворот-навыворот. 5 мая 1648 года у Желтых Вод встретились 8000 казаков Хмельницкого и 4000 крымских татар Тугай-бея с одной стороны, и регулярное войско польское, состоявшее, в основном, из русских под командованием Степана Потоцкого — сына гетмана, — с другой. С войском польским шло еще реестровое казачество, но по дороге казаки убили атамана Барабаша, офицеров, верных присяге, и перебежали к запорожцам.

За три кровавых дня 5,7 и 8 мая у Желтых Вод полегла вся русско-польская армия. Из нескольких тысяч человек уцелело не более десятка. Умер от ран и молодой Потоцкий. Теперь Хмельницкий взялся за старого.

16 мая у Корсуня-днепровского казаки разгромили и его войско. Пало 9000 человек, сам Потоцкий и гетман польный Калиновский были пойманы и отправлены в дар крымскому хану.

Хмельницкий нажал и на революционную педаль. Он разослал 60 «универсалов» с призывом бить богатых и знатных, его ватаги прокатились по Украине, и, поскольку вырубалась только шляхта, простой народ с удовольствием сам взялся за вилы и косы. Образовались шайки — «гайдамацкие загоны». Украина, вслед за центральной Россией начала отсчет своего, малого Смутного времени.

Тем временем, московское войско по союзному договору с Польшей шло на Крым. В конце мая стало известно о поражении Потоцкого, и через несколько дней — о смерти короля Владислава. Вся Украина горела. Наше войско в недоумении замерло под Путивлем. Хмельницкий стал переписываться с русскими и звать их на Польшу. Одновременно зондировал обстановку в польской столице. Он прикинулся веником и в середине июня послал покойному королю длинную грамоту с жалобами казаков, изложением причин гражданской войны, условиями мира. Попутно, обращаясь как бы к королю, гетман в хвост и гриву ругал шляхту, раду, чиновников и всех прочих. Это была провокация.

Посыльные Богдана «застали короля во гробе». Они, небось, думали, что их на месте порубают, но паны составили комиссию по исследованию казачьих требований. Возглавил ее старый приятель Богдана Кисель. Паны пытались прельстить гетмана республиканскими свободами. Основным мотивом увещеваний была мысль о том, что ты, пан Богдан, другой такой страны не знаешь, где так вольно дышит человек. Это было правдой, если иметь в виду ухватки соседних государств — России, Турции, Крыма.

Кисель пошел и дальше. Он звал Хмельницкого на совет об избрании нового короля и заранее предвкушал дипломатическую победу. Он даже стал намекать архиепископу-примасу, чтобы его миротворческая миссия «не осталась без памятника». Но унять всенародную резню только посулами чести и воли было уже нельзя. Дурная кровь должна была сойти.

Поляки выбрали нового короля Яна Казимира. Он зачем-то послал Богдану гетманскую булаву и знамя. Шляхта оскорбилась, но так и не поднялась «всей Речью Посполитой». Хмельницкий триумфально вошел в Киев.

Историк вздыхал: Хмельницкий был даровит как предводитель народный, но оказался негоден как правитель гражданский. Он беспробудно праздновал победу, впадал то в веселье, то в истерику. Он не знал, что делать с Украиной. Возвращаться в Польское подданство не получалось — пришлось бы вернуть в холопство до 15000 своих солдат.

Кисель с обширной свитой привез королевские подарки. Потянулись застольные переговоры. Поляки стали очень уступчивы. Соглашались амнистировать и включить в реестр 15000 бойцов, разрешали казакам жить пограничным грабежом, и т.д. и т.п. Но по мере провозглашения тостов стали вспоминаться недавние обиды, и польские делегаты помышляли уже не о заключении мира, а, как бы убраться поздорову и хотя бы выручить пленных.

Вокруг творился беспредел. По городам потоками лилась кровь — резали всех неправославных от шляхты до черни, от младенцев до старцев. Да что там! Покойников выкопали на киевском кладбище, привязали к крестам, в руки им вставили католические книжки. Людей сажали на кол. Объявили поголовную мобилизацию, не желающих становиться в строй топили. И делал это не Хмельницкий, — он в это время занимался внутренними разборками и прятал в огороде золотишко, — это делалось само по себе, по обычной русской привычке. Ну, южно-русской, если угодно.