Подойти постеснялся на людях.Предпочел бы я встречу в полях.Подарил бы фиалку и лютик,Поделил бы ночлег на паях.
Кувыркались в глазах бесенята,Просочилась слеза из угла.Кто-то выкрикнул: «Снято! Всё! Снято!»Так я вижу, что всё, догола.
Повстречался я с этим «Люмьером».Mille pardons, говорю, guten tag,Вы бы взяли меня костюмером.Я согласен работать за так.
У меня в носу ни одного седого волоса
У меня в душе ни одного седого волоса,и старческой нежности нет в ней!Мир огромив мощью голоса,иду – красивый…
У меня в носу ни одного седого волоса.Собственноручно выдернул последний.Бодай комар, кусай его оса,Горбатый, тридцатидевятилетний.
И поделом – терплю, не соболезную.Зарубок предостаточно везде ведь.Ты хоть одной зарубкою полезноюОтметился за долгих тридцать девять?
Когда-то на сопливом детском носикеЯ зарубил, где хлюпал у оврага ты:«В лесу, где ни тропинки нет, ни просекиНе стоит собирать лесные ягоды».
А толку – ноль, естественно, раз весь из тойПороды хлипкой, челюстноотвислой,Не запасешься клюквою развесистой,Придется вновь довольствоваться кислой.
Так и плутаю с верой в долю лучшую.Все потчуюсь клубничкою лежалою.В соавторстве с душой своей заблудшеюДурным ногам покоя не пожалую.
Энтомологическое
1
Здесь солнце теплит чахло, а звезда неРоняет свет на твердь земной коры.И тучи кровожадной мошкарыС пропискою в глухом Мошкартастане.
Там солнце лижет сочную траву,Даруют звезды свет Мошкартастану.Я о прописке спрашивать не стану.Поймаю – руки-ноги оторву.
2
Живешь на отшибе, где многим отшибло память,Посносило крыши, сорвало и сдуло полог.Как бить таракана и муху и в пальцах клопа мять,Ты еще помнишь, поскольку не энтомолог.
С памятью худо, стала случайной жертвой.Смог по сусекам с трудом наскрести осьмуху.Об пол на счастье вдребезги бит фужер твой.Где оно, счастье? Помнишь клопа и муху.
«С фортуниной спиной я был на ты…»
С фортуниной спиной я был на ты.Фортуна, как всегда, со мной на вы была.Пугливо прокудахтала: «Кранты!» —Как будто из «курантов» буква выпала.
Я тороплюсь, а вдруг не пробил час,Туда, где благодать и пристань тихая.Но время мчит, песчинками сочась,Бросая тень, и капая, и тикая.
«В пронзительном голосе тлеет угроза…»
В пронзительном голосе тлеет угроза.– Тебе не возвыситься на пьедестале,Ведь ты не бежал впереди паровоза.Да я бы бежал – выпускать перестали.
И голос затих в непонятке нервозной.Ответ срикошетил, как в гулкую бочку:– Сначала закрыли завод паровозный,А после меня – на засов и цепочку.
Почему я не в меру упитанный лирик?
Почему я решил, что умею смешить?Толстый лирик умеет в объятьях душить.Тонкий может дрожащие веки смежить,И прозванивать тонким фальцетом,
И прощупывать пульс, и простукивать нерв,Без пальбы отбивать у стервятников стерв,Толстый тоже умеет без крови и жертв,Но насилует струны пинцетом.
Я зачем-то решил, что умею смешно.Почему это мной за меня решено?Если клюнул петух, почему не пшено,А рисуется пятая точка?
А у тонкого вновь колокольчик динь-дон,А у толстого дождь колоколит в бидон.У меня полутон – как асфальт и бетон:Ни былинки на нем, ни цветочка.
«Бродя с мольбертом по полянам…»
Бродя с мольбертом по полянам,Он за зеленые «рубли»Малякал маслом коноплянымИ накурившись конопли
Одно и то же: дом, крылечко,Пустилась речка наутек,И два зеленых человечка,Причем один из них – Митек.
«Вышло так, что не зверь побежал на ловца…»
Вышло так, что не зверь побежал на ловца,А синьора с большой сковородкой.Я синьоре сказал, что синьора – овца,Представляя овечкою кроткой.
Оказалось, что нрав у синьоры дурной,А как только добавила скалкой,Я подумал, что вряд ли поспеет за мнойНеотложка с крестом и мигалкой.