В шестьдесят лет Петр Петрович был крепок телом, как мореный дуб, и тверд душой. Летом он систематически играл в теннис и по утрам пробегал двухкилометровую дистанцию. Осенью регулярно ходил в туристские походы, а зимой отдавался лыжам и конькам.
Он не курил, пил только кофе и «Ессентуки» одиннадцатый номер. Прожитые годы не наградили его ни лысиной, ни брюшком, ни склерозом сосудов. У Петра Петровича были пышные благородные седины, сухое лицо с морщинами средневекового доктора теологии и гибкая талия, хотя он уже тридцать лет занимался сидячей научной работой.
Строкина не могла себя заставить играть не то чтобы в теннис, а в элементарный бадминтон. Кроме того, она обожала сдобные пироги, запеканку из лапши, пирожные и ванильные вафли.
Поэтому Петр Петрович Восьмаков был худ и строен, как мумия Тутанхамона, а Розалия Строкина походила на мешок с хлопчатником.
Восьмаков, будучи в прошлом четырежды женат (по справке Инны Замараевой), не имел детей, а старший экономист Строкина плодоносила, как орошаемый приусадебный участок. В двадцать семь лет у нее были уже дочь, двое погодков-сыновей и, на радость мужу, она знала, что в положенное время у нее опять будет прибавление семейства.
— Славик, ты мне обсчитаешь ведомость по расходу нерудных? — попросила Строкина старшего техника-лаборанта.
— Конечно, обсчитаю, — с готовностью откликнулся Курочкин.
Старший техник-лаборант никогда не отказывался помогать в работе. Поэтому стол его был завален грудами бумаг, принадлежащих всем работникам сектора. Славке это было очень удобно. Инне Курочкин говорил, что считает для Строкиной, а Строкиной сообщал, что «кропает» ведомость для шефа. Шефу же жаловался, что весь сектор свалил на него работу и ему некогда даже дыхнуть, не говоря уже о выполнении возложенных на него, как на старшего техника-лаборанта, прямых обязанностей. Такое положение позволяло Курочкину заниматься единственно, с его точки зрения, нужным делом — готовить уроки, поскольку Славка экстерном собирался сдать на аттестат зрелости, а затем поступить в энергетический институт.
О Славкином методе в секторе были хорошо осведомлены и тем не менее подкладывали ему на стол бумаги и просили помочь. Это создавало иллюзию, что работа делается. Потом, когда приходил срок, когда шеф нависал грозовой тучей, всегда можно было отыскать на Славкином столе необсчитанную ведомость по нерудным, изругать для отвода души этого лентяя и дармоеда и, разозлившись, управиться с ведомостью раз в пять быстрее обычного.
Петр Петрович выключил транзистор, надел пиджак и проследовал на служебное место. Инна Замараева погасила сигарету и припудрила орлиный нос, доставшийся ей в наследство от папы-генерала вместе с трехкомнатной квартирой на Кутузовском проспекте. Строкина сунула в карман логарифмическую линейку, вошла в комнату и развернула на столе чертежи пятиэтажного панельного дома серии один тире пятьсот семь, чтобы обсчитать расход стеновых материалов. Инна пристроилась к телефону, Славка открыл учебник истории.
Петр Петрович Восьмаков занялся картотекой.
Это было любимое детище старшего научного сотрудника, плод его двадцатилетних научных усилий. Все, что нужно развивающейся науке экономики строительства, собрал в аккуратных продолговатых ящичках этот неутомимый труженик и ветеран.
В ящичках находилась картотека цитат, выверенных по подлинникам с указанием источников, систематизированная по авторам и научным проблемам, На карточных прямоугольничках были выписаны аккуратным почерком Петра Петровича Восьмакова основополагающие высказывания маститых мужей экономики — академиков, докторов, профессоров, а также руководящих деятелей.
Картотека Восьмакова была популярна в институте. Она ощутимо сокращала время аспирантам, работающим над рефератами и диссертациями, а также научным работникам, занятым подготовкой теоретических докладов к очередным конференциям и расширенным сессиям. Картотека буквально спасала институт в тех аварийных случаях, когда за полчаса требовалось дать фундаментальное научное обоснование к срочной справке.
Но кроме такой утилитарной цели, картотека имела высокое научное значение. С ее помощью Петр Петрович надеялся вывести экономику строительства из теоретического тупика.
По глубокому убеждению Восьмакова, неразбериха и путаница в этой науке, идейный разброд и теоретические шатания происходили из-за терминологических неточностей основных понятий.