Выбрать главу
9

Мой следователь оказался человеком среднего роста, среднего телосложения, с ровным бесцветным голосом и лицом без особых примет. Он восседал в небольшом, аскетически обставленном кабинете под портретом Дзержинского в скромной никелированной рамочке.

Отчасти меня разочаровало отсутствие каких-либо заметных орудий пыток — ни испанского сапога, ни дыбы, ни даже нагана на столе. И лампу в глаза мне не направили, и стул мой не был намертво привинчен к полу, а просто придвинут небрежно боком к столу.

— Садитесь и давайте знакомиться, — сухо сказал следователь. — Моя фамилия Фядотов, через «я», Фома, Яков, Дмитрий и так далее. Буду вести ваше дело.

— Не знаю никакого Фому, — ответил угрюмо я. — И Якова с Дмитрием тоже. Вы мне горбатого не лепите и туфту не шейте, гражданин начальник.

— Давайте лучше оставим эти игры, — с укоризной в голосе предложил Фядотов. — Блатная музыка тут не к месту. Незачем прикидываться, Лев Григорьевич, мы отлично знаем, что вы за птица.

— Если вы такие хорошие орнитологи, объясните, почему меня арестовали?

— Вы еще спрашиваете. Ай-яй-яй, нехорошо корчить оскорбленную невинность. Вы сами прекрасно понимаете, почему.

— А вот и нет, не понимаю. И никакой вины за мной нет.

— Никакой?

— Абсолютно никакой.

В раздумье следователь побарабанил пальцами по столу.

— Все-таки вы нас недооцениваете, — сказал он. — Думаете, мы серые провинциалы, ведь наверняка так думаете, признайтесь.

— Даже если я так думаю, это еще не повод для ареста.

— Допустим. Но мы знаем о вас много, очень много, — гнул свое Фядотов. — Вы и представить не можете, как много на вас накоплено материала.

— Как интересно. Так давайте выкладывайте ваш материал.

— Пожалуйста. К примеру, вы утверждали, что капитализм становится могильщиком пролетариата. Что вскоре повсюду рабочих заменит автоматика, и пролетариат сохранится только в отсталых странах, где имеется диктатура пролетариата. Разве это не ваши слова? — сказал следователь и после паузы добавил: — Отвечайте.

Я смутился. Неужто я действительно мог такое ляпнуть? Да нет, вряд ли.

— Ошибаетесь, — возразил я. — Это не мои слова.

— В самом деле?

— Тогда докажите, где и когда я это говорил, при ком. Назовите свидетелей.

— Заметьте, вы уже начали выкручиваться, — погрозил мне пальцем Фядотов. — Может быть, вы не говорили также, что наша страна доведена до состояния алиментарной дистрофии? Что уже съедены, так сказать, жировые запасы и мускулы, что идет проедание нервных клеток? Хлестко сказано и образно, не спорю. Только боюсь, это вы чересчур. Ну и еще одна ваша метафора, насчет раковой опухоли и метастаз, вы сами помните, что имели в виду…

— Нет, не помню, — перебил я. — Ничего такого у меня и в мыслях не было. Вас кто-то неправильно информировал.

Я не мог взять в толк, откуда этот следователь выкопал такую беспардонную ложь обо мне. Никогда я не говорил этого. Да и как я мог говорить то, чего не думал. Тем более теперь, в эпоху гласности. Это раньше, в период застоя, люди говорили не то, что думали, но я никогда не был в их числе, разве что на экзамене по научному коммунизму. И то получил четверку. Не за это же меня арестовали.

Похоже, мне грозит быть осужденным по ложному доносу. Ну что ж, я готов к наихудшему.

— Что же это получается? — неискренне удивился Фядотов. — Чего у вас ни спросишь, вы ничего такого не говорили.

— А доказывать вину должны вы. Этого, между прочим, требует принцип презумпции невиновности. Времена Вышинского, надеюсь, прошли безвозвратно.

— Да, вы и впрямь крепкий орешек, — признал следователь. — Но это все так, лирика. Дело не в болтовне, есть факты посерьезнее.

И он выложил на стол мой паспорт.

— Отличная работа, не правда ли? — сказал он, постукивая по нему пальцем. — Наши эксперты просто в восхищении. Ничего подобного они в жизни не видывали, паспорт совсем как настоящий. Кто вас им снабдил, позвольте узнать?

— Между прочим, там написано, кем и когда паспорт выдан, — ответил я. — Вы что, намекаете, что он фальшивый? Так проверьте, чего вам стоит.

— Не беспокойтесь, мы уже телеграфировали запрос в Москву. Так что мы к этому еще вернемся. Меня пока интересует только, почему у вас прописка не проставлена? Неужто штампика не нашлось, а?

— Просто у меня нет прописки. Понимаете, нету, и всё. Я выписался, можете проверить.

— Да что проверять, — заулыбался Фядотов. — Проживаете вы на Сивцевом Вражке, там же и прописаны. Все удобства, третий этаж, балкон, окна во двор. Или вы теперь от собственной квартиры откажетесь?

— Ну, это уж слишком, — возмутился я. — Прямо бред какой-то. Слушайте, а вы меня, часом, ни с кем не путаете?

— Э, нет, Лев Григорьевич. Мы ничего не путаем, не та у нас профессия.

Тут в моем сердце шевельнулись сразу и надежда, и тревога. Ведь меня явно путают с кем-то другим. Но может быть, они путают нарочно, чтобы меня запутать и впутать. Такое тоже не исключено.

— Скажите пожалуйста, только честно, — попросил я. — Вы меня нарочно с кем-то перепутали или это просто ошибка?

— Я ценю ваш юмор, — усмехнулся следователь.

Сомнений быть не могло. Поднялась новая волна террора, и мне суждено пасть одной из первых невинных жертв. Собравшись с духом, я взглянул следователю Фядотову прямо в глаза. Обыкновенные служебные глаза, такие могли бы принадлежать и бухгалтеру, и домоуправу, и завкадрами. В них не замечалось ни тени инфернальности. Однако сей человек владел ключом от бездны и отверзал печати, и намеревался по долгу службы бросить меня живым в озеро огненное, горящее серою. Пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. Но я знал, что придет и другое время, судить мертвых и дать возмездие, и выдать справки о реабилитации, и погубить губивших землю. Поэтому, превозмогая головную боль, я задал своему следователю вопрос.

— Хочу одно спросить, неужели вас ничему не учит исторический опыт? Сегодня вы крутите ручку мясорубки, завтра вас туда затянет самого, так ведь бывало, и не раз. Вы же не лапоть, должны понимать, что новая волна террора обернется в итоге и против исполнителей, против лично вас. Опомнитесь, пожалейте хоть себя и свою семью, коли уж вам людей не жалко…

Фядотов откинулся на спинку стула и покрутил головой.

— Ага, понимаю, — не сразу ответил он. — Хороший ход, отлично придумано. Вы надеетесь, что я, как дурачок, отправлю вас на психиатрическую экспертизу. И тогда ваша Эмнисти Интернэшнл поднимет очередной скандал насчет карательной психиатрии. Ловко. Но этот номер не пройдет, зря симулируете.

— Позвольте, я не знаю никакой Эмнисти, — растерялся я. — У меня нету знакомых иностранок. Что вы из меня, шпиона сделать хотите?

— Браво, — сказал следователь и саркастически похлопал в ладоши. — Это становится занятным. Ну-ну, продолжайте, времени у нас предостаточно.

— Сначала я думал, вы меня с кем-то путаете, — произнес я. — А теперь вижу, что ошибся. Только учтите, я не дам никаких ложных показаний и ничего не подпишу. Можете делать со мной всё, что угодно, новую звездочку на погоны на мне вам не заработать.

— Н-да, московские коллеги нас предупреждали, что с вами лучше не связываться. Да что поделать, если вы сами напросились. Мы не могли вам позволить мутить здесь воду и налаживать контакты. У нас такие штучки не проходят, — он выдвинул ящик стола, но извлек оттуда не револьвер, а чистый бланк и взял ручку из подставки. — Что ж, давайте составим протокол. Ваша фамилия, имя, отчество?

— Русских Лев Григорьевич.

— Я имею в виду, настоящая фамилия.

— А у меня одна фамилия, Русских, она же настоящая.

— Ну что вы запираетесь, Рускин, кого вы хотите обмануть вашим подложным паспортом? Значит, я записываю: Рускин Лев Григорьевич, он же Русских, подпольная кличка Физик. Так или нет?

— Действительно, я физик по образованию, и никакая это не кличка. Русских — моя настоящая фамилия. Я не знаю никакого Рускина. И сроду не жил на Сивцевом Вражке. Зря стараетесь, уверяю вас.