Фядотов поднял на меня глаза и в замешательстве поскреб пальцем висок. Я сочувственно подумал, что он, вероятно, как и Костя Петухов, живет на третьем этаже и ходит мыться к знакомым.
— Наверно, закурить хотите? — спросил он.
— Нет, не курю.
— Давно бросили?
— И не начинал никогда.
— Странно, по моим сведениям, вы заядлый курильщик.
Хмыкнув, следователь принялся писать. Споро и без заминки заполнив протокол, он придвинул его ко мне вместе с бумагой и ручкой.
— Прочтите и распишитесь.
— Не буду, — заявил я.
— Как это не будете?
— А так. Отказываюсь подписывать.
Нахмурившись, следователь поднялся из-за стола, однако бить меня не стал, а прошелся по кабинету.
— Ладно, Рускин, — сказал он, вновь подойдя к столу и нажимая кнопку под столешницей. — Для первого раза хватит. Уведите арестованного.
Последние слова предназначались конвоиру, который и водворил меня обратно в камеру. Не раздеваясь, я лег на койку и, несмотря на боль в голове, почти мгновенно уснул.
Утром надзиратель разбудил меня, согнал с койки и сводил на оправку. Потом принесли завтрак. Свое решение о голодовке я пересмотрел. Впереди у меня этап и лагеря, значит, надо беречь силы, чтобы дотянуть до реабилитации. Поэтому я съел завтрак и стал думать.
В голову лезла всякая чушь. Вот, например. Материя дискретна, время непрерывно. Невозможно представить себе как непрерывную материю, так и дискретное время. В дискретном времени Ахилл никогда не догонит черепаху. Я вообразил, как он гонится за ней, в полной боевой выкладке, запыхавшийся и потный, бренчащий амуницией. Ему бы гнаться за Гектором, подвиг совершить, так нет, сдуру погнался за черепахой. Зенон Элейский ухмыляется в бороду, ему-то что, он, знай, апории выдумывает, благо не ему их решать. Еще я подумал, что теперь непонятно стало, то ли перестройка гонится за сталинизмом, то ли сталинизм за перестройкой. Зато ясно одно — кто кого догонит, тот того и разделает, как Бог черепаху. Безо всяких там апорий.
Тут пришел надзиратель и повел меня к следователю. Надзиратель оказался новый, а следователь вчерашний — Фядотов.
Внутренне я подготовился к новому туру игры в кошки-мышки, облыжным обвинениям и, возможно, незаконным методам ведения допроса. Однако случилось непредвиденное.
Сегодняшний Фядотов вел себя совсем иначе, нежели вчерашний. Он встал из-за стола, приветствовал меня, подав руку. В ответ я демонстративно заложил руки за спину. Тогда следователь неопределенно улыбнулся и попросил присаживаться.
— Извините, Лев Григорьевич, я вижу, вы не в духе, — заговорил он, нервно вертя в руках канцелярскую скрепку. — И я вполне вас понимаю. Должен перед вами извиниться, что я и делаю. Так что примите мои извинения, Лев Григорьевич, очень вас прошу. Произошла ошибка, крайне досадная ошибка, поверьте. Мы приняли вас за другого человека.
— В самом деле? — не поверил я своим ушам.
— Да, как это ни прискорбно для нас. Бывают же такие совпадения…
Нахлынувшую радость я не мог ни скрыть, ни унять, да в том и надобности не было.
— Значит, всё в порядке? И перестройка продолжается? Значит, перестройка необратима?
— Ну конечно, — широко улыбнулся Фядотов. — Вот ваш паспорт. Вещи вам отдадут при выходе. Вы свободны.
— А я-то уж вообразил невесть что, — изливался я. — Навыдумывал, знаете ли… Ах, до чего я рад, вы себе представить не можете. И за себя рад, и за страну, и вообще…
— Надеюсь, вы сохраните происшедшее в тайне? Нам бы очень этого хотелось.
— Да-да, понимаю, — закивал я. — Конечно же. Конечно.
— Тогда больше не смею вас задерживать. Всего доброго, — попрощался Фядотов. — Сержант, проводите товарища.
Вот так, неожиданно и счастливо, закончились мои приключения в Кривоградском КГБ. Нет худа без добра, ведь зато я лишний раз убедился в том, что альтернативы у перестройки нет. Ради этого стоило провести сутки под арестом.
Дорогу от КГБ до Службы точного времени я отыскал без труда — троллейбус останавливался как раз напротив, и через две остановки выходить.
— Батюшки, Лева! — как-то кисло обрадовался Утятьев при моем появлении. — Куда ты запропастился?
Он и Петухов сидели в промерзлом, нетопленном помещении отдела, не снимая пальто и шапок. Холод стоял такой, что пар шел изо рта.
— Мы уже и милицию, и морг обзвонили, и больницы… — сообщил Костя.
— А меня в КГБ забрали, — объяснил я.
— Час от часу не легче, — развел руками Утятьев. — Я ж тебя предупреждал, держи язык за зубами. Предупреждал или нет?
— Как забрали, за что? — вздрогнул Петухов.
— Да ни за что. Перепутали меня с кем-то. Продержали сутки, извинились и отпустили. Просили никому не говорить, так что я уж вам по секрету, ладно?
— Ну ты даёшь, — восхитился Костя.
Утятьев задумчиво покачал головой.
— Странно, — сказал он. — Просто так они давно уже не забирают.
— Говорю вам, ошибка вышла.
— Ну-ну…
— А что у вас так холодно? — спросил я. — Давайте котел растопим, я помогу…
В ответ Костя выматерился так многоэтажно, что в конце концов сбился, захлебнулся и, не находя больше слов, схватил меня за рукав и потащил к люку, ведущему в подвал.
— Вот! Смотри! Смотри, что случилось! — выкрикивал он, отваливая обитую жестью крышку. — Я так и знал! Я чувствовал, что этим всё кончится!
Черная смрадная жижа почти доверху заполняла подвал. Добраться до отопительного котла и до водородных часов теперь мог разве что аквалангист.
— Что ж теперь будет? — ахнул я.
— А ничего! — истерически завопил Костя. — Конец часам, время умерло, времени больше не будет!
И он обматерил небо и всё, что на нём, землю и всё, что на ней, и море и всё, что в нём, ибо времени уже не будет.
Потом, отдышавшись, Петухов рассказал мне, что произошло вчера, после моего ухода.
Как и было велено, Костя позвонил в аварийную службу канализационной сети. Там поинтересовались, где именно течь, на улице или в доме. Костя сказал, что в стене. Тогда его спросили, с какой стороны, изнутри или снаружи. Он сказал, изнутри. Тогда ему ответили, что ничем не могут помочь, их служба ремонтирует только ту сеть, что на улице. Костя выругался и бросил трубку.
Потом Костя позвонил в их ЖЭР и попросил прислать сантехника. Тогда его спросили, кем является их учреждение, арендатором или владельцем. Костя позвонил в дирекцию, попросил найти договор о найме помещения. Договор нашли и по нему выяснили, что особняк сдан в аренду. Костя позвонил в ЖЭР, подтвердил, что здание арендуется, и попросил прислать сантехника. Тогда ему ответили, что ЖЭР не занимается арендаторами, поскольку те должны делать текущий ремонт самостоятельно.
Тогда Костя рассвирепел и с горя стал звонить куда попало. В горкоме партии ему сказали, что теперь они занимаются только политическими вопросами, и посоветовали обратиться в горисполком. Горисполком посоветовал обратиться в Минкоммунхоз. Минкоммунхоз посоветовал обратиться в Главремстрой. Главремстрой посоветовал обратиться в Главгорканализацию. А Главгорканализация посоветовала обратиться в ЖЭР.
Костя выругался и бросил трубку.
На всякий случай он решил позвонить в санэпидемстанцию, не то пожаловаться, не то посоветоваться. Там спросили, какое здание, он ответил, что двухэтажное. Тогда вопрос уточнили, в смысле, арендованное или свое. Костя сознался, что арендованное. Там сказали, что к арендаторам санэпидемстанция не выезжает. Костя спросил, неужто арендаторы могут тонуть в дерьме и ничем таким не заболеть. На другом конце провода выругались и бросили трубку.
Снова начал Костя названивать во все инстанции Кривограда, и наконец кто-то в Совете Министров дал ему дельный совет. Послушайте, сказали ему, попробуйте договориться с вашим ЖЭРом, просто попросите их по-человечески.
Костя позвонил в ЖЭР по-человечески, представился, выяснил, с кем говорит, оказалось, что с инженером Ивановой. Костя рассказал о своих телефонных мытарствах, еще раз обрисовал ситуацию, сказал, что в подвале под угрозой отопительный котел, а также уникальная научная аппаратура, и попросил прислать сантехника. Тогда инженер Иванова сказала, что передаст трубку старшему инженеру.