Благодарю вас, дорогой друг, за вашу преданность. Передайте Софье, что я очень любил ее и просил позаботиться о семье.
Искренне ваш Аристид Леонидас.»
Я прочел это замечательное письмо с глубоким интересом.
— Невероятно!
— В высшей степени невероятно,— подтвердил мистер Гейтсхилл, вставая,—Я повторяю, что мой старый друг мистер Леонидас должен был довериться мне,— добавил он с обидой.
— Нет, Гейтсхилл,—сказал отец,— он не мог так поступить. Он был прирожденный обманщик, Ему нравилось, если так можно выразиться, поступать криво.
Гейтсхилл вышел. Он был оскорблен в своем профессиональном достоинстве.
— Это здорово потрясло его,—заметил Тавернер.— Очень почтенная, уважаемая фирма. Когда старый Леонидас хотел провернуть сомнительную сделку, он обращался к другим. Да, он определенно был обманщик.
— Особенно в вопросах завещания,— сказал отец.
— Мы дураки,— продолжал Тавернер.— Если подумать хорошенько, единственным человеком, который мог проделать фокус с завещанием, был сам старик. Нам просто не пришло в голову, что ему это понадобится.
Я вспомнил презрительную усмешку Жозефины и ее слова: «Какая полиция глупая!»
Но Жозефина не присутствовала при чтении завещания, и, даже если она подслушивала под дверью (в чем я почти не сомневался), она вряд ли могла догадаться о том, что задумал ее дедушка. Откуда же это высокомерие? Что она могла знать о глупости полиции? Или она просто пускала пыль в глаза?
Удивленный их молчанием, я поднял глаза. Отец и Тавернер наблюдали за мной. Что-то в их глазах заставило меня сказать им с вызовом:
— Софья ничего об этом не знала!
— Нет?! — произнес отец.
Я не понял, было это согласием или вопросом.
— Она будет ужасно удивлена.
— Да?
Наступила пауза. И вдруг в тишине неожиданно резко прозвучал звонок телефона. Отец взял трубку.
— Слушаю. Соедините.
Он взглянул на меня.
— Звонит твоя барышня. Хочет поговорить с нами. Что-то срочное.— Он передал мне трубку.
— Алло, Софья?
— Чарльз? Это вы? Жозефина...
— Что с ней?
— Ранена в голову. Сильное сотрясение мозга. Она в тяжелом состоянии...
Я повернулся к отцу.
— Ранили Жозефину.
Отец взял трубку, резко бросив мне:
— Я предупреждал, что ты должен проследить за ребенком.»
Глава 18
Мы с Тавернером немедленно выехали на полицейской машине. Я вспомнил нашу встречу на чердаке и небрежное замечание Жозефины:
— Пора произойти второму убийству.
Бедная девочка не подозревала, что сама может оказаться жертвой. Конечно, я виноват в том, что недосмотрел за ней. Вполне возможно, что Жозефина знала, кто отравил старого Леонидаса. Занимаясь своим любимым делом — подслушиванием, она могла узнать что-то такое, чему сама не придала должного значения.
Вспомнил я и ветку, хрустнувшую под чьими-то ногами. В тот момент у меня было предчувствие опасности, но потом я подумал, что мои подозрения мелодраматичны и беспочвенны. А ведь я должен был понимать, что тот, кто совершил убийство, оказался в отчаянном положении и, следовательно, готов совершить еще одно, если это как-то поможет ему отвести от себя подозрения. Но, увы, теперь уже ничего нельзя поправить!
Софья вышла мне навстречу.
Жозефину увезли в больницу. Доктор Грей должен сообщить о результатах рентгеновского обследования.
— Как это случилось? — спросил Тавернер.
Софья повела нас в маленький, заброшенный дворик позади дома. На одном из углов мы увидели отворенную дверь.
— Это что-то вроде прачечной,— пояснила Софья.— В низу двери есть отверстие для кошек. Жозефина обычно становилась на край выемки и раскачивалась на двери. Это было ее любимым занятием.
Прачечная оказалась маленькой и темной. В ней стояли какие-то сундуки, ломаная мебель, кое-какой садовый инструмент. У двери валялся кусок мрамора, изображающий льва.
— Это осколок от парадной двери,— сказала Софья.— Видимо, в момент покушения его установили на верхней перекладине.
Тавернер поднял руку. Он легко достал до перекладины— дверь была низкой. Потом несколько раз открыл п закрыл дверь. Затем нагнулся к куску мрамора.
-— Кто-нибудь трогал его?
-— Нет, я никому не позволила.
— Хорошо. Кто нашел Жозефину?
— Я. Она не пришла к обеду (она обедает в час дня).
Нэнни звала ее, но безрезультатно. Тогда я сказала, что сама схожу за ней.
— Вы говорили, что она часто играла здесь? Кто знал об этом?
Софья пожала плечами.
— Думаю, все знали.
— Кто еще заходил сюда? Садовник?
— Вряд ли.
— Этот дворик не просматривается из дома? Значит, любой мог проскользнуть сюда и устроить эту ловушку. Но не так много шансов...—Он снова открыл и закрыл дверь.— Да, мрамор мог пролететь мимо. Но ей не повезло.
Софья вздрогнула.
Тавернер посмотрел на пол. На нем видны были отметины.
— Похоже, что кто-то сначала экспериментировал, чтобы убедиться, насколько все это слышно в доме.
— Нет, мы и понятия не имели, что с Жозефиной что-то случилось, пока я не нашла ее распростертой на земле, лицом вниз. На волосах была кровь.
— Это ее шарф?
— Да.
Обернув руку шарфом, он поднял кусок мрамора.
— Могут быть отпечатки пальцев. Хотя тот, кто это сделал, очень осторожен. На что вы смотрите?
Я внимательно осмотрел комочки земли на сиденье табуретки.
— Любопытно,— сказал Тавернер.— Кто-то становился на табуретку ногами. Зачем бы это? — Он покачал головой.— Когда вы нашли ее, мисс Леонидас?
— Минут пять второго.
— А ваша Нэнни видела ее за двадцать минут до этого. Кто последний входил в прачечную?
— Не знаю. Вероятно, сама Жозефина. Утром она здесь качалась.
Тавернер кивнул.
— За это время кто-то и подстроил ловушку. Вы говорили, что этот кусок мрамора обычно находился над парадной дверью. Не знаете, когда он исчез оттуда?
Софья покачала головой.
— Сегодня дверь не держали открытой. Слишком холодно.
— Вы случайно не знаете, что делали утром остальные члены семьи, где каждый из них был в это время?
— Я была на прогулке, Юстас и Жозефина делали уроки до половины первого. В половине одиннадцатого у них был перерыв. Отец, я думаю, все утро провел в библиотеке.
— А ваша мама?
— Она как раз выходила из спальни, когда я вернулась с прогулки. Это было в начале первого. Она поздно встает.
Мы направились в дом. Я последовал за Софьей в библиотеку. Филипп, бледный и осунувшийся, сидел на своем обычном месте за столом. Магда, свернувшись у его колен, тихо плакала.
Софья спросила, звонили ли из больницы.
Филипп отрицательно покачал головой. Магда зарыдала.
— Почему мне не позволяли поехать с ней? Мое дитя, мое забавное, уродливое дитя! А я еще называла ее подкидышем, и она злилась! Как я могла быть такой жестокой? А теперь она умрет.
— Успокойся, дорогая,— сказал Филипп.
Я почувствовал себя лишним и тихо вышел. На кухне плакала Нэнни.
— Это меня Бог наказал, мистер Чарльз, за мои мысли.
Я не стал вдумываться в значение ее слов.
— В этом доме завелось зло. Я не хотела верить этому, но теперь вижу. Кто-то убил хозяина, а теперь пытался убить Жозефину.
— А зачем ему надо было убивать Жозефину?
Нэнни отняла от лица носовой платок и бросила на меня проницательный взгляд.
— Вы сами хорошо знаете, мистер Чарльз, что это был за ребенок. Ей нравилось все знать. Совсем еще крошкой она пряталась под столом и подслушивала разговоры служанок, а потом запугивала их. Понимаете, хозяйка не очень любила ее. Жозефина всегда была очень некрасива, не такая, как остальные дети. Хозяйка виновата в том, что Жозефина стала злой. А теперь, когда в доме убийца, очень опасно заниматься подсматриванием и подслушиванием.
Да, это было опасно. И я спросил Нэнни: