— Они знают, кого приглашать. Тебя-то уж не позовут.
Переубедить Боде было невозможно. Брозовский попытался связаться с Рюдигером по телефону. Не удалось. Он решил было послать к нему курьера, но тут появился Пауль Дитрих и рассеял все сомнения.
— Они устраивают тайное совещание. В узком кругу.
Пауль прибыл из Гетштедта с новостями. Он отвел Брозовского в сторону и стал с ним шептаться.
Боде все еще недоумевал. Рядовые социал-демократы решительно выступали за продолжение забастовки, не давая никакого повода идти на поклон к дирекции. Так кто же дал им право?
Через полчаса пришел Вольфрум. Он был хмур, глаза его мрачно сверкали. Коротко он рассказал Боде о том, что случилось. Вместе с Брозовским они решили тотчас отправиться в Хельбру и вышли на улицу.
В эту пятницу полиция опять напала на массовые забастовочные пикеты, которые в полном составе вновь заняли свои посты. Возле предприятий произошли жестокие стычки.
Краль действовал сразу по двум линиям. Еще до того, как было опубликовано принятое в Берлине утром решение третейского суда, до того, как руководство профсоюзов передало его по телеграфу своим доверенным на рассмотрение — принять или отклонить, — он договорился с командованием полицейских частей о немедленных решительных действиях. Он надеялся оказать этим поддержку профсоюзному руководству и сломить сопротивление доверенных представителей.
Прокуренный зал пивной в Хельбре, где проходило собрание, гудел. Совещались уже несколько часов, но так и не пришли к единому решению. На улице тоже шумели: несмотря на все предосторожности сюда просочилось то, о чем говорили за закрытыми дверьми. Риферт возмущался, он заявил, что профсоюзная дисциплина разваливается, что преждевременная информация о переговорах означает грубое нарушение взаимного доверия.
— Никто его и не нарушает, — возразил Риферту какой-то горняк. — Напротив, бастующие доверяют профсоюзу и надеются, что их не обманут.
Рюдигер, Брозовский и еще два представителя центрального забастовочного комитета попытались пройти на собрание, но Риферт с насмешкой отказал им:
— С вами нам говорить не о чем… А ты, — обратился он к Брозовскому, — даже не член профсоюза.
По этому поводу в зале и на улице снова поднялся шум.
Усиленный отряд полиции по требованию Риферта перекрыл улицу, оттеснив шахтеров и металлистов в соседние переулки. Это вызвало взрыв негодования.
— По чьему приказу мы, собственно, здесь торчим? — спросил старый профсоюзный кассир из Гетштедта. — Шахтеры платят членские взносы союзу или кто другой? Кому даны полномочия вызывать полицию?
Ни Риферт, ни Лаубе, ни руководители организаций не смогли добиться своего даже на этом совещании, где были специально отобранные члены производственных советов и доверенные лица.
Тогда они решили больше никому не давать слова, кроме председателя. Его речь текла монотонно, усыпляя слушателей. Чтобы выиграть время, Риферт то и дело подстегивал оратора, побуждая его приводить цифровые материалы и обрисовывать положение в самых мрачных тонах.
Апатия овладела большинством собравшихся. Все сидели, ссутулившись, опустив головы, и почти не слушали.
Уже второй раз стали объяснять решение третейского суда. Но как только Риферт предложил проголосовать за него, все сразу насторожились.
В зале, словно из-под земли, вдруг вырос Вольфрум. Не имея пропусков, они с Боде пробрались в здание через уборную.
— Во имя чего мы бастовали? — громко спросил Вольфрум. — За сохранение или за уменьшение нашего заработка? Или, может быть, за полицию, которая там, на улице, избивает наших товарищей?
— Иди ты со своей болтовней куда-нибудь подальше, — крикнул ему Риферт. — У нас нет времени ее слушать.
Поднялся такой шум, что нельзя было расслышать ни слова. В зале задвигали стульями, несколько человек поднялись с мест. За столом президиума начали перешептываться.
— Давай закроем собрание, — буркнул председатель побледневшему Лаубе, который напряженно вслушивался в гул голосов, — это же коммунистические подстрекатели.
Лаубе втянул голову в плечи. Он был удивлен, обнаружив Боде рядом с Вольфрумом. «Ведь их никто не приглашал, — подумал вдруг он, — как же они сюда попали?»
Слово опять взял Риферт. Никто его не слушал. Не успел Лаубе решить, что же дальше делать, как председатель шепнул ему:
— Надо голосовать!
«Нельзя, — подумал Лаубе, — решение не пройдет, большинство будет против».
— Приступаем к голосованию! — Председатель отчаянно звонил колокольчиком и охрипшим голосом призывал соблюдать тишину.