Рабочие продолжали разговаривать, не обращая ни малейшего внимания на полицейского. Тот искал повод придраться, но безуспешно.
После его ухода Пауль вкопал столбики. Через день Меллендорф опять их выдернул. Эта игра продолжалась до тех пор, пока Меллендорфу не надоело и он не направил Паулю Дитриху повестку, извещавшую, что тот оштрафован на двадцать марок «за хулиганство и противозаконное использование городской территории».
Пауль отнес повестку на биржу труда и вручил ее для ознакомления и покрытия счета биржевому служащему. Заваленный по горло делами чиновник недоуменно повертел бумажку и с раздражением вернул ее обратно, так что Паулю не оставалось ничего иного, как использовать ее для гигиенических целей в день, когда наступил срок платежа.
И вот они часами сидели на солнышке, беседовали, молчали, снова заводили дискуссии, обсуждая все, что творилось на свете. С азартом играли в карты. Ставки были вполне доступные: играли на белые фасолины. Генрих Вендт сгребал свой выигрыш с таким серьезным видом, словно это были золотые монеты на зеленом столе в Монте-Карло. В игре на фасоль ему здорово везло. Во всяком случае, они не скучали; частенько вокруг их стола толпились, а то и усаживались за карты больничные пациенты, которым было прописано пребывание на свежем воздухе.
Рассказывали старые анекдоты, вспоминали давным-давно забытые школьные проделки, свою первую смену на руднике, окопы первой мировой войны и попеременно одалживали друг у друга щепотку табаку, причем делали это с видом обеспеченного человека, словно говоря: завтра, самое позднее послезавтра, я верну тебе вдвойне и втройне. Не спеша говорили о том, что долго стоит хорошая погода, что ежегодно уборка урожая совпадает с очередными политическими махинациями, что неуклонно растет число безработных, обсуждали третий чрезвычайный декрет канцлера Брюнинга и состоявшиеся четырнадцатого сентября выборы в рейхстаг.
Тут уж они все включились в работу, этого у них нельзя было отнять. До дня выборов не было ни единой свободной минуты.
Канцлер Брюнинг добился новых выборов, досрочно распустив парламент. На трибуне рейхстага партии разыгрывали грандиозные спектакли, каждая фракция пыталась переложить на другую вину за экономическую катастрофу и непопулярные чрезвычайные декреты, которые канцлер подписывал одним росчерком пера. Спорили, можно ли вообще таким путем выйти из кризиса. Однако на фракционных заседаниях партийные лидеры обосновывали необходимость грабежа трудящихся. Один лишь Эрнст Тельман затронул их самое больное место, заявив, что капиталистическая система не способна указать выход из положения.
Сторонники Гугенберга требовали, чтобы как можно больше стреляли; они выступали за политику сильной руки, подразумевая, естественно, свою собственную. Нацисты уже стреляли, не встречая противодействия со стороны государства, они стремились к власти, а потому очень торопились; распадающаяся партия покойного господина Штреземана и другие, стоявшие между фронтами группы уповали на рейхсвер, полагая, что с его помощью править легче всего; старик Гинденбург вспоминал добрые старые времена, когда он «лечился» канонадами, а социал-демократы пытались играть роль врачевателей больного капитализма. Некий господин Тарнов, кометой взвившийся на их партийном небосклоне, придумал даже особую теорию, доказывавшую необходимость такого врачевания. Брюнинг, не долго думая, разогнал их всех по домам — они ему надоели своей бесконечной болтовней. Он считал себя умнее их. К тому же перед ним поставили твердые задачи.
Посетители кафе «Свидание» радовались победе КПГ на выборах. Мансфельдские горняки голосовали за нее, и никакие риферты и лаубе не могли им помешать.
— У людей сразу открылись глаза, — сказал Юле Гаммер. — Как говорится, наверстали упущенное. Примерно так же проголосовали бы за то решение дирекции.
Со знанием дела они обсуждали так называемый «сдвиг вправо» и сравнивали вес ста тридцати нацистских мандатов с весом семидесяти семи мандатов коммунистов. Мандаты КПГ весили вдвое больше, ибо вобрали в себя голоса рабочих. Все единодушно согласились также с тем, что социал-демократические лидеры стали преданнейшими оруженосцами Брюнинга.
Оруженосцы. Это выражение было взято из арсенала «Железного фронта», который с большой помпой провозгласили как третью силу социал-демократов и рейхсбаннеровцев. Особенно компетентным считал себя в этом вопросе Вольфрум.