Выбрать главу

Вендт хотел было забрать у Пауля дочку, потом раздумал и опустил руки. Было заметно, как он взволнован.

— Ты, ты молокосос! Хочешь меня учить? У тебя есть дети? О ком тебе заботиться?.. Они отсеяли и выбросили тысячи людей! Это ты называешь — приступить к работе! Выброшены на улицу, как и мы! Красиво отомстили. Потому что мы сдались, только поэтому! Старуха надрывается за кусок хлеба у хуторян, а я нянчу детишек да на бирже отмечаюсь.

— Генрих…

— Что Генрих?.. — Вендт растерянно оглянулся. Потом вдруг спокойно спросил: — Ну что, сдавать?

Поскольку ему никто не ответил, Вендт собрал карты и, ворча, сунул их в карман.

Пауль побледнел от волнения. Вот и опять началось. Хоть один раз в день, но непременно они возвращались к главной теме. Иначе и быть не могло.

Двадцать пятого июля общее собрание доверенных представителей всех заводов и рудников решило, по предложению Рюдигера, организованно прекратить стачку. Руководители профсоюзов, призвав к возобновлению работы, прекратили выплату стачечного пособия, и это вызвало среди забастовщиков большое замешательство. Предварительно проголосовать рядовым членам профсоюзов не разрешили.

Рюдигер убедительно объяснил, что в данных условиях целесообразнее действовать гибко, чтобы предотвратить раскол фронта горняков и металлургов. Именно это прежде всего имелось в виду.

Разгорелись жаркие споры. В итоге все же возобладало мнение, что было бы ошибкой бастовать до бесконечности, так как прежней боевой солидарности уже нет.

Генрих Вендт голосовал за продолжение забастовки и по сей день оставался при своем убеждении.

После вспышки Вендта Брозовский поднял голову и выпрямился. Да, в таком духе здесь еще ни разу не говорили. Щеки и подбородок Брозовского поросли густой щетиной. Он начал экономить мыло и брился раз в три-четыре дня.

Итак, они уже два месяца без работы. Своей временной безработицы Брозовский не брал в счет. Судебный процесс о восстановлении на работе он проиграл, профсоюз отказал ему в защите, а в день объявления приговора его вдобавок исключили из профсоюза горняков. Те, кого после окончания забастовки не восстановили на работе, слонялись между биржей труда, домом и вели бесконечные разговоры под открытым небом.

Брозовский вдруг поежился. А что будет, когда наступит зима? Надежды получить работу не было, и это действовало угнетающе. Как жить, что делать дальше? Оставался лишь один путь, тот, который указывала партия: борьба!

— Наша партия должна завоевать большинство рабочего класса. В этом единственный выход, и он вполне реальный. Наша забастовка доказала это. Мы не одиноки. Два месяца мы стояли единым фронтом…

— И что же получилось? — перебил его Вендт.

— Одним ударом всего не добьешься. Ты же знаешь, сколько пришлось работать, чтобы достичь того, что мы достигли. Надо запастись терпением. Мы значительно продвинулись вперед. Вместе с нами пошли тысячи, более десяти тысяч рабочих. Во время забастовки в партию вступили сотни новых людей, они теперь пойдут вместе с нами. Мы не сдадимся.

— Значит, терпеть! Хорошее утешение!.. А ты не посоветуешь, как накормить четырех таких птенцов? — Серое худое лицо Вендта сморщилось. Он подумал о том, что первого числа не внес квартирную плату. А через неделю снова первое число, и даже величайшее терпение не предотвратит этого. Вчера заходил контролер по электроэнергии, да и ушел ни с чем.

«Неплохое начало, — сказал он, не получив по счету. — Надо полагать, что в скором времени вам отрежут провода».

Вендт думал также о том, что жена его вот уже который вечер подряд плачет и плачет. И хотя у нее вообще глаза на мокром месте, выносить это он уже не в силах.

Брозовский, покусывая ногти, раздумывал над ответом.

— Знаешь, Отто, терпеть хорошо таким, как Крупп. Он может обождать, пока кто-нибудь купит его пушки. Тем временем он будет делать в запас броневые плиты и грузовики. Они потом всегда понадобятся. А вот у меня другое дело. Посмотри на этот жалкий комочек…

Он показал на девочку, сидевшую на коленях у Пауля. Брозовский не знал, что сказать. В голове у него проносились сотни мыслей. Программа партии по вопросу национального и социального освобождения, речь Вильгельма Пика в рейхстаге, указывающая массам трудящихся путь к защите от «чрезвычайных налетов», тысяча аргументов, которые были такими убедительными, такими ясными. Какими словами их выразить? А где Вендт возьмет деньги, чтобы уплатить за квартиру?