— Говорит, что все заказы на помещение были сделаны предварительно. Извинялся, показывал книгу записи клиентов: «Стальной шлем», Союз фронтовиков, Женский национал-социалистский союз, штурмовые отряды… Я снял малый зал в «Гетштедтском дворе».
— Вполне сойдет, — сказал Цонкель с облегчением. — Да и незачем поднимать шум из-за помещения.
Народу на собрание пришло мало. Прибывший по приглашению Лаубе депутат рейхстага говорил о правовом положении президента в демократическом государстве, но оратора слушали невнимательно.
С заключительным словом выступил Лаубе. Он заявил, что всем, несомненно, ясна серьезность политической ситуации и что главная задача теперь — это превратить день выборов в день великой борьбы за демократию и республику; когда же он сказал, что считает дискуссию на сегодняшнем собрании излишней, в зале поднялся шум.
Слова попросил Боде.
— Только короче, — недовольно сказал Лаубе. — Ну о чем тебе говорить? Нам нельзя терять время.
— Я плохо себе представляю Гинденбурга в роли демократа, он держит республику за глотку…
Ему не дали договорить. За столом президиума все разом закричали.
Тогда Боде вышел вперед.
— Дайте мне договорить.
— Ты не говоришь, ты подстрекаешь! — крикнул Барт. — Мы тебя знаем.
— Я высказываю свое мнение.
— Это мнение тебе втемяшили другие!
— Ты всегда плясал под чужую дудку, а вот здесь, — Боде поднял зажатый в руке партийный билет, — целая жизнь!
— Кончай!
— Не задерживай!
— У нас есть более важные дела!
Клика Лаубе — Барта не давала ему говорить.
— С меня довольно! — задыхаясь от гнева, выкрикнул Боде, разорвал свой партийный билет и швырнул его на стол.
Лаубе холодно посмотрел на него.
— Мы за республику! — крикнул он, когда Боде и еще четверо покинули зал. — Свобода! — Он вскинул правую руку вверх и во все горло заорал боевой клич «Железного фронта».
— Не давайте запугать себя этим трусливым перебежчикам. Выполняйте ваш долг, — взывал депутат рейхстага. — Вместе с силами, поддерживающими государственный порядок, против врагов демократии! Все за наше великое дело!
«Кто же здесь перебежчик?» — спросил себя Шунке. Он сидел, словно пригвожденный, и смотрел вслед уходившему Боде.
Когда «Железный фронт» призвал гербштедтских социал-демократов выйти на демонстрацию в поддержку Гинденбурга, Шунке остался дома. Озлобленный, он даже не смотрел в окна. Не так уж много народу собралось на этот раз под флагом с тремя стрелами. Вместе с «железными» шли немецкие националы и Союз фронтовиков. Во главе колонны «Стального шлема» вышагивал разжиревший фарштейгер. Шествие завершали социал-демократы; Цонкель, Лаубе и Тень шли в первом ряду. Тень сгибался под тяжестью рейхсбаннеровского знамени, украшенного тяжелыми кистями. Боде швырнул его у калитки под ноги новому знаменосцу.
Цонкель опустил голову, увидев Боде среди большой группы безработных, стоявших с поднятыми кулаками у тротуара.
Безработные кричали:
— Долой Гинденбурга!
— Рабочие, голосуйте за Тельмана!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Выступление социал-демократов на стороне Гугенберга, одного из крупповских директоров, босса кинофирмы «Уфа», скупщика прессы и главы «Гарцбургского фронта» — сборища всевозможных антиреспубликанцев, — оказалось невыгодным республике.
Первое, что сделал после своего переизбрания Гинденбург, — он же герой Танненберга, как угодливо величали победителя президентских выборов его оруженосцы, — это отправил Брюнинга (да, да, того самого господина Брюнинга) и весь рейхстаг по домам и назначил канцлером фон Папена. А берейтор Франц фон Папен, в свою очередь, одолжив у генерала фон Шлейхера лейтенанта с тремя солдатами, послал их к господам Брауну и Зеверингу. Канцлер выгнал этих министров вместе с прусским правительством за то, что они постарались — с помощью голосов рабочих, членов социал-демократической партии, — избрать восьмидесятилетнего старца, доживавшего свои дни в подаренном ему верноподданными поместье Нойдеке… И господа зеверинги, брауны и другие уступили.
Избрали новый рейхстаг.
Барабанщик мюнхенской коричневой шайки летал на самолете из одного города в другой и своими бредовыми речами разжигал самые темные страсти. На вилле «Хюгель» стальные и угольные короли доверительно похлопывали его по обвислым ефрейторским плечам и вкладывали обещанные миллионы в национал-социалистское дело.