Это было выгодно их республике.
Паладины новоиспеченного фюрера вербовали, покупали и жаловали всякого, кто протягивал им длань и брал задаток. По улицам маршировали колонны коричневорубашечников. На остановившихся заводах — а их было предостаточно, — в поместьях, гранд-отелях, в пивных погребках для них устраивали казармы. Деньги? Их хватало. Деньги давали те, которые ими владели. Но господа, встречавшиеся на вилле «Хюгель» и вызывавшие к себе барабанщика, предъявляли большие требования. Им хотелось устроить чистку в масштабе страны.
Буби фон Альвенслебен уже успел приобрести второй «хорьх». Он маршировал со всей бандой по деревням, получал «сдачи» и… опять приезжал туда на грузовиках, принадлежавших Мансфельдскому акционерному обществу.
На всех перекрестках раздавались свистки нацистов.
Берейтор Франц фон Папен взял прусский барьер. Прусский ландтаг был переизбран. Волчок закружился быстрее. Столь дисциплинированная прежде ячейка Цонкеля превратилась в поле битвы.
Берлинские транспортники остановили в столице все средства передвижения — забастовка. В Рурской области, в Саксонии, в Южной Германии — забастовка. Гамбургскую надземку, суда на Везере, доки — все охватила забастовка!
На улицах теперь уже не только свистели, но и стреляли. Во всей Германии были убитые, много убитых. Налеты, покушения, стычки… Папен, продержавшись всего лишь несколько недель, сдался. Канцлером стал генерал фон Шлейхер, генералы рейхсвера взяли власть в свои руки. Рейхстаг был снова распущен. Наступил ноябрь, год тысяча девятьсот тридцать второй подходил к концу. Апокалиптическая скачка начала превращаться в какой-то дьявольский танец.
Рабочие мужественно сопротивлялись произволу. Они были единственной силой, способной остановить роковой ход событий.
На Вицтумской шахте в бой вступил Шунке. Одним взмахом руки он смел Лаубе с трибуны собрания рабочего коллектива.
— Даешь единый фронт! Долой «меньшее зло», которое стало отныне нашим самым большим злом!
Длинные серые колонны рабочих с песнями шли по городу. Юле Гаммер нес знамя. В первом ряду вместе с Брозовский, Вольфрумом и Боде шагал Шунке.
Пауль Дитрих и Эльфрида Винклер запели песню. Все подхватили ее. Эльфрида счастливыми глазами смотрела на Пауля.
В новый рейхстаг рабочие послали на этот раз целую сотню своих депутатов. Барабанный бой и свист нацистов не произвел ожидаемого впечатления, раздутый нацистский колосс потерял на ноябрьских выборах миллион своих бывших сторонников, которые с брезгливостью отвернулись от бесчинствующих разбойников и ландскнехтов. Только Гинденбург, которого Браун и Зеверинг подсунули в качестве добротного товара рядовым социал-демократам, спас коричневого барабанщика.
Генералу Шлейхеру пришлось освободить канцлерское кресло. Все вооруженные силы республики были приведены в боевую готовность и отданы в распоряжение Гитлера. Вдоль границ Германии словно пролегла «запретная зона»; на территории, ограниченной этой зоной, разрешалось стрелять из всех видов оружия. Воцарилась мертвая тишина.
Долгая ночь «длинных ножей» началась факельным шествием мракобесов у Бранденбургских ворот. Их черное ремесло не выносило дневного света.
В Гербштедте долгая ночь наступила лишь через сутки. Минна Брозовская даже дважды выглядывала в окно, не веря собственным глазам. Так оно и есть: Ольга Бинерт выталкивала своего мужа в дверь, — наверное, он колебался. Бинерт, в новехонькой форме штурмовика и коричневых сапогах, не знал, куда девать руки; наконец он заложил левую руку за ремень, как это видел на портретах в кабинете начальника штурмового отряда. Робко озираясь, он неуверенно зашагал по улице; высокие жесткие голенища поддерживали его, было заметно, что он нуждается в твердой опоре.
Вальтер смотрел ему вслед, насвистывая мотив насмешливой песенки. Минна позвала сына в дом.
— Мам, ты видела штурмовика Бинерта? Похоже, что у него зубы разболелись. Подумать только, — этот тип, да еще в форме штурмовика… — Рассмеявшись, мальчик помчался во двор, чтобы сообщить новость отцу.
Брозовский задумчиво покачал головой и погладил вихрастую макушку сына. Если уж Бинерт отважился, не таясь, выйти на улицу, значит, что-то произошло. Но что? Он вогнал топор в колоду, возле которой лежали связанные пучки хвороста для растопки котла, и направился в кухню. Газет еще не было — рано. «Радиоприемник бы!»