Отодвинув тарелку, чтобы не мешала, он навалился грудью на стол, вытянул шею, открыл рот и зажмурился.
— Рот открыть, глаза закрыть! Хоп!.. — Ложка в руке отца описала дугу. Мальчик подержал мозг на языке и с наслаждением проглотил его.
— Надо класть две кости, мам, и чтобы побольше мяса. Тогда сила будет. Ой, папа, а край-то поля еще не перекопан, — вспомнил он вдруг. — Мы ведь пойдем на огород? Уроков на дом не задано. Учитель хочет, чтобы в школе новый пол настелили. Учиться у него — одно удовольствие.
Брозовский снова глянул на жену. Она знала своего мужа и уже успела заметить, что у него совсем другие намерения. А потому решительно сказала:
— Пошли! А то как же? Ступайте, разгрузите тележку. Надо вывезти кормовую свеклу. Тележки три еще наберется.
Она убрала со стола. Брозовский вертел обглоданную кость в руках и смотрел на нее невидящим взглядом. Наконец он взял свою фуражку и вышел во двор. Вальтер выбежал вслед за ним.
— Надо еще ботву со свеклы срезать, — крикнул он отцу, который с мрачным видом смотрел на небо.
Тесный двор был похож на дно колодца. Задняя стена пятиметровой высоты была сложена из бута. За нею, вдоль гребня холма, пролегала соседняя улица. Жилой дом ограничивал двор спереди. Слева лепились сараи, справа к строениям соседа прислонился навес для тележки. Яма под удобрения возле каменной ограды и сколоченная рядом уборная почти не оставляли свободного места. Булыжник, которым был вымощен двор, никогда не видел солнца.
Брозовский отворил дверь хлева, взял серп, который был заткнут за перекладину на створке, и принялся отсекать свекольную ботву. Вальтер сбегал под навес и притащил корзину.
— Бросай ботву сразу сюда, папа. А я буду ее таскать в сарай.
Как только корзина наполнялась, он волок ее по проходу через хлев в маленький сарай. По пути он совал кроликам листья свеклы сквозь редкую сетку клетки. При его появлении пугливые зверьки стремглав бросались из верхних клеток в нижние, чтобы затем выглянуть из норы в задней глинобитной стене хлева. Кролики давно прогрызли задние доски клетки и отрыли себе норки в глиняной стене хлева, лепившейся к горе. Брозовский обычно и не знал, сколько животных в клетках. Крольчата показывались хозяевам уже подросшими. Только его жене удавалось выманить их всех. У нее они ели прямо из рук.
Над козой Вальтер тоже сжалился и бросил ей несколько листьев ботвы. Рядом в темноте возилась свинья. Недовольно хрюкая, она терлась боком о дверь и приподнимала ее рылом.
— «Этот год у вас не свинья, а заморыш какой-то, Минна, — сказал дядя Келльнер маме. — Совсем не оправдывает корма». А почему, папа? Как свинья может оправдать корм? — спрашивал Вальтер. — Нашу кормят три раза в день, а она не прибавляет в весе. Может, корм не годится?
— Просто в этом году не повезло, — ворчливо ответил Брозовский.
Вальтер хлестнул свинью кустом ботвы по щетинистому хребту. Она сразу забегала по хлеву не хуже кроликов.
— Жри! И толстей! Нам нужны мозговые косточки и побольше сала! — крикнул он и пригрозил ненасытной обжоре кулаком.
Вдвоем с отцом они снесли свеклу в погреб. Потом Вальтер притащил пару старых резиновых сапог, и Брозовский полез в яму. Стоя по колено в навозной жиже, он нагрузил тележку навозом. Но сапоги были рваные, и Брозовский поморщился, почувствовав, что промок.
Он работал через силу, от левой руки было мало толку. Они вытащили тележку на улицу. Вальтер принес порванную лямку. Покачав головой, отец связал концы гнилой веревки и впрягся в тележку. «Мало-помалу все разваливается», — подумал он, заметив, что лямка стала коротка. Вальтер встал рядом с ним. Крепко ухватившись за рукоять, он нетерпеливо поглядывал на дверь дома.
Мать вышла и воткнула принесенные лопаты в навоз. Брозовский тронул с места, она принялась подталкивать тележку сзади, с силой упираясь в нее обеими руками.
Это было сущим мучением. Через пятьдесят метров им пришлось остановиться и передохнуть. Вальтер сбегал к канаве, принес крупный булыжник и осторожно сунул его под одно из колес.
— Можешь убрать ногу. Не покатится, — сказал он матери, подпиравшей тележку.
Обливаясь потом, задыхаясь от натуги, они тащили тележку шаг за шагом в гору. Наверху пришлось долго отдыхать. От холодного осеннего ветра, гулявшего по опустевшим полям, начало знобить.
— Поехали! А то проклятый ветер совсем доконает, — проворчал Брозовский.
Его жена стояла спиной к нему, опершись о тележку, и тяжело дышала. Защищаясь от ветра, она прикрылась грубошерстным передником. Волосы ее блестели от пота. Перед ней раскинулась вся долина, но глаза ее ничего не видели — ни путаницы домов, ни извилистых улочек, ни пелены дыма из труб медеплавильного завода в Гетштедте, ни голых холмов, ни пахарей в просторе полей, ни рудоподъемных башен, ни рваных облаков пара над заводскими паровозами. Она видела только свои заботы — дорогу, тележку, огород, лопаты…