Барт настоятельно убеждал Цонкеля и Лаубе не ходить на переговоры. Однако они пошли.
Рюдигер, Вольфрум, Юле Гаммер и Брозовский уже собрались, когда одновременно появились Цонкель и Лаубе, хотя было условлено приходить поодиночке. Цонкель сдержанно поздоровался с каждым за руку, а Лаубе ограничился небрежным кивком и тут же уселся в угол дивана.
Разговор начался непонятной для инициаторов совещания прелюдией. Цонкель заявил, что, поскольку данная встреча состоялась в квартире Шунке, так сказать, на нейтральной полосе, то он констатирует следующее: противная сторона официально представлена четырьмя делегатами, они же с Лаубе явились сюда — он подчеркивает это с самого начала — как частные лица.
— У нас нет партийного поручения. Мы пришли послушать вас исключительно из личного интереса.
Вольфрум довольно внятно проворчал, что «противная сторона» находится не здесь, а в другом месте; они же должны совместно представлять одну «сторону» — рабочую. Шунке сказал, что ни о какой «нейтральности» его не может быть и речи; он по-прежнему социал-демократ и партийный в высшей степени, это ясно как день.
— Я бы не сказал, что это было так уж ясно в последнее время, — раздраженно бросил Лаубе. — Так, как ты себя вел…
— Я вел себя как рабочий, — громко ответил Шунке.
— Пожалуйста, оставьте это, — вмешался Цонкель. — Или вам хочется копаться в грязном белье?
Он был сильно простужен и охрип. Вытирая то и дело платком распухший от насморка нос, Цонкель добавил, что нет смысла мешать все в одну кучу.
В каркасном здании с тонкими стенами было слышно все, что происходило в соседних квартирах. С первого этажа из радиоприемника доносилась маршевая музыка. Шунке сказал, что он специально попросил нижнего соседа — вполне надежного человека — включить радио погромче. Немного маскировки для посторонних ушей не повредит. В эту минуту из приемника раздались громовые звуки «Баденвейлеровского марша».
Рюдигер начал было краткий обзор последних событий. Лаубе тут же прервал его, заявив, что сам читал газеты и слушал радио. Можно обойтись без вступления, так как времени у него в обрез. Пусть Рюдигер скажет сразу, что они хотят от него с Цонкелем.
— Можно в нескольких словах? Мы хотим обсудить с вами, каким образом можно быстрее всего создать сплоченный боевой фронт всех рабочих и антифашистов для свержения гитлеровского правительства. Какими средствами мы сможем сломить открытый террор нацистских банд, направленный против всех рабочих. Хотим установить, какими силами мы располагаем, как ввести их в действие и готовы ли вы начать борьбу вместе с нами. Терять время нельзя.
Рюдигер произнес все это, сохраняя полное спокойствие.
Минут пять царила тишина. Цонкель спрятал лицо за носовым платком, а Лаубе уставился на сцепленные руки. Он сидел, закинув ногу на ногу и опустив глаза. И зачем он сюда пошел? Ведь было ясно с самого начала, он должен был знать это, да и знал: коммунисты хотят совершить путч. Заварить свою кашу. Было бы удивительно, если бы они не намеревались это сделать. Уж он-то их знает. Вот Барт поступил умнее.
Молчание стало невыносимым. Юле Гаммер беспокойно заерзал на стуле, потеряв всякое терпение. Брозовский заметил это и положил руку ему на колено. Внизу из репродуктора рвался чей-то крикливый голос. Судя по всему, то был Геббельс, новый министр пропаганды. Вероятно, шла трансляция из берлинского «Шпортпаласта»…
— Я думаю, что надо сначала определить, — сказал Вольфрум, — придерживаемся ли мы единого мнения о нацистском правительстве. То, что сейчас происходит, касается нас всех.
Цонкель убрал носовой платок. Смотри-ка, он сунул его в нагрудный карман, подумал Юле Гаммер, а не в штаны, как это делал раньше. Быстро обучился хорошим манерам господин Мартин. Потеряв терпение, Юле грубо спросил:
— Будет у нас мужской разговор или нет?
— Неужели вы всерьез думаете, что, сидя в Гербштедте, можно делать большую политику? Такие вопросы решают в Берлине, а не в провинции, — ответил Цонкель.
— Дело не в провинции — террор здесь точно такой же, как и там. Но допустим, что в Берлине уже не могут больше принять нужных решений. Значит, нам тогда и не дышать, что ли? — Рюдигер вопросительно посмотрел на Цонкеля.
— Что значит террор?.. До сих пор ничего еще не случилось такого, что давало бы основание делать подобный вывод.
— Ошибаешься. Сегодня полиция вместе со штурмовиками и эсэсовцами совершила первые налеты, в последние дни аресты следуют один за другим. Геринг со своей бандой ворвался в здание ЦК компартии, нашу прессу запретили, наши депутаты не могут пользоваться своими мандатами, нашу партию загоняют в подполье… Будем выжидать, пока очередь дойдет и до вашей партии? Официальные запреты не заставят себя ждать. А тем временем нацисты разделаются с вами.