В паре с Бинертом он топал взад и вперед по Гетштедтской улице. Казалось, ночи не будет конца. Проходя мимо дома Брозовских, Фейгель сказал Бинерту, стучавшему зубами от холода, что с этим отродьем будет решительно покончено. Решительно!
Во вторник утром на стенах многих домов, даже на боковом фасаде ратуши появились лозунги, написанные масляной краской: «Долой нацистское правительство!», «Долой кровавый террор!»
Направлявшиеся на биржу труда несколько безработных остановились у ратуши и, засунув руки в карманы, обменялись замечаниями по адресу нанятого Фейгелем маляра, который подгонял своих подмастерьев, смывавших со стены краску. Перед биржей прохаживались вооруженные патрули вспомогательной полиции.
Долговязый шестнадцатилетний подмастерье швырнул вниз щетку, ведерко с бензином и спустился со стремянки.
— Не буду я этого делать.
Мастер на глазах у всех отвесил парню оплеуху, но тут же получил сдачи: брошенное кем-то полено ударило его по ногам. Прихрамывая, он удрал с площади. Стоявшие неподалеку безработные поглубже засунули руки в карманы, не спеша пересекли рыночную площадь и скрылись в соседней улице.
Один из них свернул в переулок к небольшому дому, поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Двое других, оставшись на тротуаре, не спускали глаз с подъезда. Стоявший за дверью Брозовский-младший схватил приготовленный на всякий случай шахтерский бур. Дождавшись окончания условного стука — два коротких и один длинный, — он облегченно вздохнул и открыл дверь.
Из-за занавески, разделявшей чердак на две половины, вышел его отец и поинтересовался, в чем дело.
— Листовки готовы? — тихо спросил прибывший. Брозовский утвердительно кивнул головой, и Отто впустил гостя.
Пауль Дитрих и Юле Гаммер связывали пачки. За занавеской стоял небольшой гектограф, который обслуживали Эльфрида Винклер и несколько женщин.
«Все на массовую демонстрацию! Рабочие, приходите в Эйслебен!» — гласил заголовок на маленьких, еще влажных от краски листовках.
— Расклеивать только вечером. На предприятиях передавать из рук в руки. Бумаги мало, — инструктировал Брозовский товарищей.
Вечером он с Гаммером вышел из дому. У забора, за сарайчиком, стояли их велосипеды. Некоторое время друзья шли, ведя машины в руках, а потом, не зажигая фонарей, поехали в направлении Вельфесгольца.
— Когда они кончают работу, в шесть? — спросил Брозовский. Он подул на окоченевшие пальцы левой руки. Поврежденная рука была чувствительнее к холоду.
— Брось, не поможет, — заметил Юле. — Только сильнее мерзнуть будут. Возьми-ка лучше перчатки.
Оба слезли с велосипедов, и Гаммер протянул Брозовскому свои рукавицы. Юле не боялся холода.
— Так когда же кончают? — переспросил Брозовский, не обращая внимания на советы Юле.
— В шесть. Они на молотьбе. Надо спешить, а то разойдутся по домам.
Друзья ехали по обледенелой проселочной дороге, было скользко, они старались держаться середины дороги и продвигались очень медленно. Наконец слева показалась усадьба барона Штромберга. С гумна доносился глухой стук молотилки. У парковой ограды велосипедистов тихо окликнули.
— Юле? — спросил перелезший через ограду парень. — Идемте. Сюда.
Он повел их через парк. На снегу дрожали отблески освещенных окон усадьбы. Молотилка остановилась. Батраки, собрались в сарае.
— Завтра в Эйслебене мы хороним наших товарищей, убитых эсэсовскими бандитами. Мансфельдские рабочие своей массовой демонстрацией заявят, что они полны решимости дать отпор фашистскому террору. Это касается нас всех, вместе с вами…
Брозовский говорил спокойно, не обращая внимания на необычность обстановки. Пятьдесят пар глаз — женщины, молодые девушки, мужчины и юноши — смотрели на него.
Управляющий имением с часами в руке боязливо топтался возле Гаммера, прислонившегося к молотилке.
— Сейчас еще только без четверти шесть, — прошептал он. — Надо было обождать. Если этот пес пронюхает, такое начнется!
— Ты же сам выключил машину.
— Я в темноте время спутал.
— Да, может завариться каша.
Гаммер подошел к сараю. Под чьими-то шагами заскрипел снег. «Наверное, инспектор или кто-нибудь из усадьбы», — подумал Юле.
— Черт возьми! — внезапно крикнул он своим мощным басом. — Соскочил ремень. — Он пнул ногой железное колесо машины так, что раздался звон.
— Нас вы не одурачите! Ремень… — послышался сзади него чей-то заикающийся тонкий голос.
«Это барон!» Юле сделал несколько шагов ему навстречу. Наверное, тот уже давно стоял здесь. К сараю торопливо шел инспектор, ведя на поводке двух догов.