У вырытой могилы складывали венки. Брозовский склонил покрытую шрамами голову над опущенными гробами и бросил вниз три горсти земли. Ему последовал Юле Гаммер и тысячи людей, чьи сердца были переполнены болью, гневом и ненавистью.
Мерзлые комья земли глухо ударялись о крышки гробов, и в этих ударах Брозовскому слышались раскаты грозы перед наступающей ночью.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Вальтер уже давно перестал выспрашивать у матери, где отец и когда он придет домой. Не задавал он больше таких вопросов и старшему брату, — Отто всякий раз смотрел на него так, будто Вальтер с луны свалился.
— Самому надо видеть и соображать, — отвечал он. — И оставь меня наконец в покое с твоими дурацкими расспросами.
Мальчик возмущался тем, что мать с братом не доверяли ему. Он вовсе не слепой и соображать умеет. Разумеется, все значение событий он осознал лишь постепенно. То, что его отцу необходимо скрываться, стало ему окончательно ясно после того, как директор школы Зенгпиль выступил перед учениками с речью, в которой нещадно поносил марксистов, коммунистов и всяческих «недочеловеков». Большинство детей ничего не поняли из его напыщенной болтовни и сидели во время словоизвержения директора притихшие, уныло разглядывая свои руки. Кто такие «недочеловеки», Вальтер не знал, это слово он слышал впервые. Но то, что его отец был коммунистом, мальчик знал очень хорошо. Отец гордился этим.
Фюрер твердой рукой положит конец проискам «недочеловеков», кричал директор детям. Третья империя станет могучим государством. Германия — страна, в которой царит порядок и перед которой должны дрожать враги. Прежде всего надо вышвырнуть евреев, а коммунистов арестовать и стереть с лица земли. Тот, кто против фюрера, будет уничтожен. А для строптивых найдутся крепкие стены, где их научат повиноваться.
Перейдя от обобщений к частностям, директор назвал фамилии врагов фюрера в Гербштедте и в том числе отца Вальтера. По окончании директорской речи все ученики, даже самые маленькие, выстроились на школьном дворе и, вытянув вперед правые руки, приветствовали знамя со свастикой, которое поднял на новый флагшток Вилли Рихтер, одетый в форму детской гитлеровской организации. Тот самый Вилли, который уже дважды оставался второгодником. Вальтер не захотел поднимать руки, и Линда Бинерт наябедничала на него директору. Учитель Петерс назвал ее глупой индюшкой и погладил Вальтера по голове.
На следующий день учитель Петерс не явился в школу. Линда Бинерт ходила с важным видом — она знала самые последние новости: оказывается, Петерс вовсе не настоящий учитель. Его сняли и выгнали. Весь город знает, что он против фюрера; а в школу ему удалось устроиться только благодаря своему партийному билету СДПГ. Их родственник, штейгер, знает это точно и уже сообщил, куда следует. Однажды Петерса пригласили заниматься с сыном одного директора завода. Так он даже этого не мог. Его выгнали потому, что он бил своего ученика по щекам. Директор школы Зенгпиль получил от отца этого мальчика письмо, там все написано.
— Линда сейчас ходит только в своей коричневой обезьяньей курточке. Как пегая коза. А лицо у нее все в прыщах, — сообщил Вальтер и спросил у брата, почему учитель Петерс и дядя Гаммер — «недочеловеки».
Мать молча сидела за столом и, задумавшись, помешивала остывший суп. На щеку ей свесилась седая прядь. Отто украдкой посмотрел на мать. Да, постарела она. У рта пролегли морщины, которых он прежде не замечал, кожа на лице желтая, вид нездоровый.
Отто шумно вздохнул и отодвинул тарелку с недоеденным супом. Петерс рассказал ему, что школьное начальство пустилось на всевозможные хитрости, чтобы найти повод для увольнения. Отпрыску советника коммерции, к которому он шесть лет назад был приглашен в качестве домашнего учителя, Петерс действительно надавал затрещин; да и было за что: этот балбес в рождественский вечер выстрелил из своего пневматического ружья в ухо уборщице. Петерс диву давался: каких только «улик» не насобирал Зенгпиль против него.
Не получив ответа, Вальтер нехотя принялся за суп. Опять перловка, она уже стоит у него поперек горла, хоть бы разок поесть гороху со свининой…
В этом году у них не было никакой скотины на убой. И не будет. Вальтер нахмурил лоб. И вообще многого уже больше не будет. Дядя Келльнер за день до смерти сказал ему: «Толстый Геринг, значит, поджег рейхстаг. Кроме этой сволочи некому. А что в газетах пишут, так то вранье. Они подожгут всю страну, а потом весь мир. Да, мой мальчик, старому Келльнеру приходит конец. Для вас привольная житуха тоже кончилась. Слава богу, мне уже этого не увидеть. А вот вам придется пережить. Ну и времена настали…»