Вальтер громко чавкал. Каждая ложка супа превращалась во рту в клейкую кашу.
— Не чавкай, — прикрикнула на него мать. — Это еще что за мода? Ешь, словно глину месишь…
Он обиженно опустил голову, чуть не окунув нос в тарелку.
Неожиданно в комнату вошел отец и, улыбаясь, поздоровался кивком головы. Он подошел к столу, пощупал толстую скатерть под клеенкой, удовлетворенно кивнул еще раз и обменялся взглядом с женой. Они поняли друг друга.
— Отец! — Вальтер кинулся ему на шею. Из глаз мальчика брызнули слезы.
— Сын рабочего не плачет! — сурово сказала мать.
В их семье было не принято проявлять чрезмерную сентиментальность. Брозовский даже не подал руку жене. Старший сын лишь приподнял голову.
— Ну?
— Я очень спешу. Но надо хоть раз как следует помыться. Сегодня же еду. Товарищи в Альслебене берут меня на баржу, в рейс по Заале. Собери мне немного белья, Минна. Я грязный как черт.
— А куда ты едешь, отец?
Брозовский, держа сына за плечи, чуть отстранил его от себя.
— Это что у тебя, малыш? — уклонился он от ответа.
На лбу мальчика, от брови до волос, темнел еще не заживший шрам. Вальтер быстро прикрыл его ладонью и сказал, что «ничего особенного». Новый классный руководитель вызвал его на первом же уроке и заставил учить гитлеровское приветствие. Потом учитель сказал, что его отметки ниже всякой критики и что совершенно непонятно, почему такой «образцовый» мальчик сидит во втором ряду. Отныне его место за первой партой, перед самой кафедрой, на виду у учителя. И если он не исправится, то на пасху в следующий класс не перейдет. Упрямство из него быстро выбьют. А во время перемены Вилли Рихтер подговорил своих приятелей, которые тоже вступили в отряд юных нацистов, затеять драку с Вальтером.
— Они удрали, отец. Мне вот успели влепить. Но нас было больше. Учитель записал все в классный журнал. Будто начал я. Это неправда. Рихтер своим новым ножиком ударил меня вот сюда. Теперь меня наверняка оставят на второй год, за плохое поведение… — Вальтер печально взглянул на отца.
Минна увидела, как опустились плечи мужа. Он беспомощно переводил вдруг потускневший взгляд с жены на сына. Так, значит, они вымещают злобу на детях.
— Пойду растоплю печку, воды подогреть, — сказал сдавленным голосом старший сын.
Шаркая ногами, он вышел из комнаты. Вскоре из кухни донесся шум воды, льющейся в котел, и стук деревянного корыта, которое Отто притащил со двора.
Брозовский снял куртку. Минна нарезала хлеб и поставила ужин на стол. Потом поднялась наверх и сложила белье. Брозовский торопливо ел, а Вальтер молча смотрел на него. Лоб отца прорезали глубокие морщины, по впалым щекам, словно трещины, пролегли складки. На левой руке виднелся огромный синяк.
— Что это? — показал Вальтер на руку. — Ты ударился?
— Да, — ответил отец, — ухватился неловко. — Он сам почувствовал, что отговорка получилась неудовлетворительной.
— Тебе надо скрываться, отец? — спросил вдруг Вальтер очень серьезно, так, как спрашивала его иногда мать, ожидая в ответ только чистосердечного признания, и ничего иного.
— Некоторое время, — ответил Брозовский, жуя.
— Удирать — это неправильно, отец, — строго сказал Вальтер.
— Все зависит от обстановки. Надо уметь выждать. Ничего, придет другое время, сынок. Рабочие поймут, как им действовать. Сейчас нацисты охотятся за нами, но сломить нас им не удастся. Нас так много, что им не справиться.
— Отец, а почему рабочие все терпят? Ведь их большинство, а тех куда меньше.
— Да, почему. На это трудно ответить, сынок.
Брозовский задумался. Вальтер не спускал глаз с его губ. Он хотел знать, почему рабочие так долго ждут, так медлят. Они должны бить нацистов, а не наоборот. Вот в их школе так же — детей рабочих намного больше.
— Рабочим надо еще учиться и учиться. Век живи, век учись. У них не хватает знаний. Ты сам помнишь, как нелегко было выучить азбуку… Азбука жизни гораздо сложнее. А этого большинство людей не понимает, не сознает до конца. Но когда-нибудь все изменится. И рабочие поймут, как им следует поступить. Они все возьмут в свои руки. — Он протянул ладони над столом и крепко сжал кулаки. — Вот так. Все: школа, государство, власть — все будет в их руках!
— Можешь мыться, — сказал Отто, заглянув в комнату.
Вальтер укоризненно посмотрел на брата. Неужели он не видит, что мешает разговору? Отец, отодвинув дощечку с нарезанным хлебом, быстро встал из-за стола.
— Ты же не наелся, — попыталась удержать его Минна.