— Ты… ты видела Вольфрума? Где?
— Когда меня выпускали, штурмовики проволокли его по коридору.
— Выпускали?.. А где ты была?
— Разве не видишь? Смотри… — Рука Минны описала полукруг. — Они у нас побывали днем раньше, позавчера.
Минна была довольна, что Эльфрида не заметила ее растерянности. Как же обособленно жила эта девушка, как обособленно жили последнее время другие товарищи, если они ничего не слышали о новости, которая наверняка с быстротой молнии разнеслась по городу. Минна вдруг поняла опасность, угрожавшую всем подпольным партийным ячейкам: они все больше и больше изолируются. Словно удар хлыста грубого кучера по чувствительным ноздрям лошади, мозг ее пронзила мысль о том, что решающая битва проиграна. Неужели мы действительно обречены на бездействие?.. Это невозможно, это немыслимо. И, возражая собственным сомнениям, она решительно сказала:
— Немецкие рабочие не безмозглые бараны. Они не будут стоять в сторонке и ждать, пока нацисты все растопчут.
Только сейчас Эльфрида оглядела комнату, но не успела ничего сказать — на нее напал удушающий приступ кашля. Она тщетно пыталась справиться с ним. Худенькие плечи ее вздрагивали.
«Да она тяжело больна, — с тревогой подумала Минна. — Ее надо немедленно уложить в постель. Наверное, началось воспаление легких. Арест единственного близкого человека окончательно выбил ее из колеи». И хотя Эльфрида сопротивлялась, Минна настойчиво повлекла ее наверх, в спальню.
— Давай-ка раздевайся. Не будь ребенком. Тебе надо хорошенько выспаться.
Эльфрида не соглашалась. Она хотела идти в полицию разузнать о Пауле, добиться его освобождения.
Минна, не слушая ее, расстегнула пуговицы и кнопки на ее одежде, достала из комода постельное белье. На какой-то миг худая стройная девушка оказалась против окна, и Минна четко увидела контур ее фигуры в свете наступающего дня. Живот Эльфриды заметно округлился. Минна даже отступила на шаг, не веря своим глазам: «Да она беременна, на пятом месяце, не меньше. Вот почему ей нездоровится».
— Так вы еще и глупостей натворили? — невольно вырвалось у нее.
Эльфрида с плачем бросилась Минне на шею. Брозовская бережно уложила ее на кровать старшего сына.
— Мы же думали на пасху пожениться…
Присев на край кровати, Минна взяла ее горячую руку. Эльфриде нужен покой, прежде всего покой, уход и хорошее питание. Иначе она не выдержит… Неужели Гедвига ничего не заметила? Ох, дети, дети, как они еще глупы. Никому не сказали ни слова. Этого еще ей не хватало… Она спустилась в кухню и заварила тысячелистник. Каждую осень она заготавливала несколько больших пучков этого растения. Минна напоила девушку горячим отваром, положила ей компрессы на лоб и на грудь, и Эльфрида в изнеможении уснула.
Она спала весь день и не слышала, как около полудня за Брозовской снова пришли.
— Давай, собирайся. Поболтаем часок.
Двое парней в коричневой форме вели себя, словно в трактире. Они обшарили комнату, перевернув все вверх дном.
По улице возвращалась из школы группа детей. Увидев Брозовскую, шедшую под конвоем штурмовиков, одна из дочек Вендта вскрикнула и помчалась обратно в школу, чтобы сообщить Вальтеру.
Учитель оставил мальчика в классе после уроков за то, что он «прогулял» один день. Девочка позвала его со двора. Вальтер подергал запертую дверь и, не раздумывая, выпрыгнул в окно с двухметровой высоты. Однако он опоздал.
Меллендорф прогонял его от ратуши раз пять или шесть. Прохожие на улице останавливались. Мальчик так кричал, что было слышно за рынком.
— Вот вам наглядная агитация за нацистов, — заметил пожилой прохожий. Его изборожденное морщинами лицо дышало гневом. — Погодите, они еще преподнесут нам такой подарочек!
Вальтер снова и снова пытался проникнуть в ратушу. Немного погодя бывший учитель взял его за руку, как маленького ребенка, и повел домой. Мальчик плакал навзрыд.
Его мать вернулась поздно вечером. Эльфрида и Вальтер, словно сестра с братишкой, лежали, спрятавшись под одеялом. Они даже не пошевелились, когда вошла Минна. Страх парализовал их.
В ратуше на Брозовскую обрушились крики и ругань. Она требовала свидания с мужем. Над ней издевались. Отвечали, что она его никогда больше не увидит. Был, и весь вышел. Для таких типов заготовлены уютные местечки, надежные, как могила. В довершение всего ей предложили подписать протокол допроса. Минна отказалась. Четыре часа продолжались издевательства, пока наконец Фейгель не убедился, что от нее ничего не добьешься.