Когда она вернулась домой, ей показалось, что стены нависли над ней, вот-вот обрушатся и погребут ее под собой. Она страшно устала, руки и ноги отказывались ей служить. Последним усилием воли Минна преодолела слабость. Сняв с дивана серое байковое одеяло, она поднялась на чердак и засунула его под стропило между дощатой обшивкой и черепичной кровлей. Убирая приставную лестницу, она обернулась и увидела Вальтера: он смотрел на мать горящими глазами. Минна молча приложила палец к губам.
На следующий день нацисты решили сделать передышку. С большой шумихой они устроили предвыборное факельное шествие по улицам города. В заключение демонстранты бросили факелы перед домом бургомистра. Крики «хайль» сотен штурмовиков, собранных, как всегда, со всех окрестностей, угрожающе раздавались в ушах Цонкеля; в его доме несколько часов кряду стоял удушающий запах гари, проникавший через все щели.
Утром на Гетштедтскую улицу пришел Шунке. «Черт с ней, с этой бандой», — возразил он жене, которая робко уговаривала его быть осторожнее и не ходить к Брозовским. Внимательно осмотрев поврежденные окна и дверь чуть выпуклыми глазами, он спокойно заявил Минне, что все починит. Вооружившись рубанком и молотком, он вставил новые горбыльки в оконные переплеты и застеклил рамы. Стекло дал ему бесплатно стекольщик из города, сказав, что для Брозовского ему не жаль, ибо он всегда шел прямой дорогой, и некоторым не худо бы взять с него пример. Но сам он в эти дни не рискнет навестить Брозовских — дела в его лавке идут кое-как. Поэтому старик Шунке взял к себе в помощники учителя Петерса; тот, как заправский подмастерье, придерживал ему лестницу.
Бинерты с недавних пор установили в оконных нишах зеркала-шпионы. Одно смотрело влево по улице, другое — вправо. За неделю до смерти старый Келльнер сказал привратнику больницы, заговорившему о бинертовских зеркалах, что Ольга Бинерт переняла это у рантье Гартмана, у которого служила в девичестве.
Удобно устроившись за гардиной, Ольга могла наблюдать все, что происходило на улице. От ее взгляда ничто не ускользало. «Шпионы» очень редко бывали без работы. Теперь наступили их страдные денечки, и все затраты оплачивались с лихвой.
То, что сюда притащился этот старый хрыч Шунке, неудивительно, — он же из их шайки. Но присутствие Петерса поразило ее. Как он осмелился, как мог позволить себе путаться с этими… Непонятно… Да еще теперь, когда потерял место. Она уже много лет удивлялась Петерсу. Такой интеллигентный человек, но, видимо, жизнь ничему его не научила.
Ольга разозлилась. «Прогнали с места, сидит без куска хлеба, а важничает». Надо сбить с него гонор. Вот теперь ей представилась возможность отплатить ему за то, что он во время школьной экскурсии в Гибихенштейн «отшил» ее, когда она хотела с ним полюбезничать.
Все они получат по заслугам. Петерсу тоже достанется, как и Брозовским; он еще воочию увидит, как рухнет карточный домик его фантазий. У фюрера твердая рука, это не то что в старые времена, когда на народ низвергался поток никчемных распоряжений. Хорошо, что мы вовремя встали под знамена, не заперлись в своей норе. Потом-то все понабежали, захотели примазаться. Даже доктор, их сосед, вступил, хотя жена его всегда держалась в сторонке. Штейгер, Ольгин зять, называет их «павшими в марте»[6], таких, как доктор и других, примкнувших в последнюю минуту. Бинерты же с полным правом могут считать себя старыми бойцами, хотя Эдуард никогда не понимал этого…
Окончив ремонт, Шунке нерешительно потоптался.
— Что я еще хотел сказать… Только пойми меня правильно, Минна… Вот, товарищи собрали… Восемнадцать марок двадцать пфеннигов. Это только из моего забоя. Возьми. Это от Красной взаимопомощи. Другие еще не отчислили. Но дадут все…
Шунке засмущался. По отношению к Минне он всегда испытывал некоторое чувство вины.
Осенью он крепко схватился с Юле Гаммером. На юбилейных торжествах рабочего хора Юле окрестил его и всех социал-демократов «социал-фашистами и паразитами». У Юле часто так бывало: в горячке он не выбирал выражений. Но Шунке обиделся и рассвирепел: «Если я такой негодяй, то ты раскольник и государственный нахлебник! Ты чересчур ленив, чтобы работать, потому и бегаешь к нам каждую неделю за пособием».
Минна с мужем развели тогда этих драчливых петухов, а в ноябре, после демонстрации, Юле пришел к Шунке и сказал: «Давай забудем это. Чего только не наговоришь сгоряча».
Шунке все еще служил кассиром в кассе вспомоществования. Работал он там многие годы не за страх, а за совесть. Позавчера он хотел было получить в банке денежное пособие для семей арестованных в Гетштедте «рейхсбаннеровцев», но опоздал. Банковские служащие высмеяли его. Счета оказались закрытыми, а Лаубе, к которому Шунке не без внутренних колебаний обратился, сказал ему, что сейчас переходный период и все само собой разумеется: деньги эти не пропадут, новое правительство хочет лишь оградить себя от возможных злоупотреблений.
6
Имеется в виду капповский путч — неудавшийся контрреволюционный переворот в Германии (март 1920 г.).