Отто достал из жилетного кармана помятую сигарету, сунул в огонь печи бумажную закладку и, не торопясь, прикурил. Но сигарета была старая, часть табака высыпалась, и, когда он прикуривал, язычок огня слизнул половину сигареты.
— А, дерьмо! — Отто зло поджал обожженные губы.
— Пусти кольца! — попросил Вальтер брата.
Изо рта Отто в сторону Вальтера поплыло большое кольцо. Мальчик, растопырив пальцы, попробовал схватить его, но это ему не удалось: от прикосновения оно тут же растаяло.
— Директор очень ругал господина Петерса. Чтобы он не смел говорить ученикам, будто Россия только на карте зеленая. А то он заявит куда следует. Куда же он может заявить? Ведь главнее его в школе никого нет?
— Гляди-ка! — Отто засмеялся. — У вас, оказывается, школа что надо. Обсуждают письмо в Кривой Рог и объясняют, почему на самом деле Россия не зеленая. Черт возьми! Ваш учитель молодец! Но доходит ли все это до детей, вот что я хотел бы знать.
Эти слова больше относились к отцу. Но Брозовский не шевельнулся, хотя газета слегка подрагивала в его руках — верный признак того, что он слушает.
— А еще директор сказал, что, если кто хоть раз придет в школу в пионерской форме, он с него шкуру спустит.
— Смотри пожалуйста, занятный у вас директор. А зачем, собственно, он к вам пожаловал? Из-за карты?
— Да нет же! Из-за пола. Его ведь так и не починили. Вот он и пришел взглянуть. Очень долго рассказывал о каком-то разрешении. Господин Петерс сделался совсем красный от злости. Лучше бы занялись полом, сказал он директору. А что касается уроков, то он сам знает, что и как преподавать. Тогда директор и вовсе взбеленился. И почему-то все время глядел на меня. Это моя рубашка бесила его. Я ведь по пятницам всегда одеваю пионерскую рубашку. Потому что сразу после уроков мы отправляемся на сбор. Нас уже пять пионеров в классе! А что, разве я не могу одевать, что хочу?
Отто захлопнул атлас.
— Ты можешь одевать, что хочешь.
Вальтер удовлетворенно кивнул.
— Линда Бинерт ведь всегда в луизиной блузе щеголяет. Ей, значит, можно?
— А это еще что такое? — спросила матушка Брозовская.
— Это такая форма в Обществе королевы Луизы[1]. Жена Бинерта тоже в нем состоит. Ну, у них своя форма. Ты же знаешь, черное с белым. Господин Петерс говорит, что они пруссаки старого закона. Что это значит?
— Ваш Петерс, видать, учитель что надо. — Отто бросил окурок быстро истлевшей сигареты в печку и стряхнул табачные крошки с жилета.
— Он даже играет с нами в футбол на уроках физкультуры.
— И ты, конечно, тоже там в ногах путаешься. Вот почему у твоих башмаков опять сбитые носки. Хорош учитель — учит детей баловству! — Брозовская поставила посуду на стол. — Подвиньтесь-ка! — хмуро бросила она сыновьям.
По столу растеклась лужица. Старший, ворча, отодвинул атлас и пересел чуть подальше. Отец сердито выглянул из-за газеты.
Отто вызывающе посмотрел на него.
— Сегодня Юле Гаммер опять спрашивал, пришел ли наконец ответ. Передай, говорит, твоему старику, пускай побеспокоится. Он меня очень просил не забыть об этом. Учти, шахтеры на тебя зуб имеют. Что ж, они правы.
Отто бросил эту фразу так, как будто говорил с чужим человеком, хотя отлично знал, что отец такого не потерпит.
Брозовский взорвался:
— Этому верзиле лучше бы помалкивать! И тебе тоже. Эх вы!.. Я сижу как на угольях, а вы только и знаете, что трепаться.
Он вовремя удержался от ругательства, которое так и вертелось на языке. Но Отто не сдавался:
— В таком случае наша газета не должна в каждом номере заново обсасывать всю эту историю. Шахтеры хотят знать, в чем загвоздка. А то и в самом деле получается, будто их обдуривают. Не может ведь письмо идти полгода.
— Замолчи! Вы только людей баламутите.
— Не мы, а вы!
— Это же черт знает… Тебе лишь бы покритиковать. А чтобы самому взяться за дело — кишка тонка.
— У молодежи дела идут отлично. Спроси Пауля Дитриха, он тебе скажет.
— Этот умник тоже только и знает, что разглагольствовать.
— Как бы там ни было, люди хотят поскорее получить ответ.
— Ну, хватит! — Минна Брозовская, подбоченясь, остановилась посреди кухни. — По-твоему, ответить на такое письмо — раз плюнуть? Твой отец потел над ним несколько недель. Болтаете, а дальше своего носа не видите. Это ведь не ближний свет. В свое время дойдет.
Отто испытующе посмотрел на мать. Значит, ее терпению тоже пришел конец. Тогда не удивительно, что нельзя стало и слова вымолвить.
1
Королева Пруссии (1776—1810). Считалась идеалом германской женщины и матери. Общество королевы Луизы — националистский женский союз.