Когда воскресным утром отряд штурмовиков с Хондорфом во главе, вооружившись длинными бурами, отправился на полевые участки шахтеров, Эдуард Бинерт необычайно перепугался. Откуда пришел слух, Бинерт не знал, но Ольга мгновенно разнесла его по городу. Бинерт в разговоре с Фейгелем всего лишь высказал предположение, что Брозовские могли закопать знамя на своем бывшем поле, всего лишь предположил, не зная ничего определенного. А бургомистр Фейгель тут же, скоропалительно, доложил об этом по телефону начальству. И вот два десятка штурмовиков стальными бурами прощупывали пахотный участок Брозовских. Хондорф чертыхался, прошло уже несколько часов, перековыряли все поле, метр за метром, и никакого результата.
После того как крейслейтер Альвенслебен открыл перед зерноторговцем Хондорфом новые коммерческие перспективы, а также включил его в список депутатов крейстага, штурмфюреру Хондорфу было дозволено переступить порог отцовского дома. Старый Хондорф поначалу принял предложение Альвенслебена с кисло-сладкой улыбкой. Дела — с этим банкротом? Однако вскоре он заметил, что контакт с крейслейтером сулит необычайные выгоды. Он поставил только одно условие: его сын должен порвать с дочкой Рихтера, которая тем временем родила девочку и на которой Хондорф-младший собирался жениться. Тут следовало навести порядок. Штурмфюрер, поразмыслив, пришел к выводу, что лучше поладить со стариком, чем жить на птичьих правах в мансарде у будущего тестя и слушать писк младенца.
Бинерт орудовал буром на пару с Рихтером. Из всего отряда они были единственными, кто прежде держал в руках этот инструмент. Хондорф, подбоченясь, стоял рядом и подгонял их. К Бинерту он придирался особенно.
— Давай работай. Хотел показать, что ты умнее всех, вот и разгребай эту навозную кучу. Ищи, попробуй только не найди. Здесь полегче, чем в забое. Не правда ли? Ищи, ищи… Другие ведь меньше тебя понимают в этом деле.
По распоряжению Альвенслебена Хондорф привез целую подводу буров с Вицтумской шахты. Он был убежден, что дело это напрасное, и теперь отыгрывался на Бинерте. Ну а то, что заодно доставалось и Рихтеру, его тестю, не беда, — надо постепенно создавать необходимую дистанцию.
Молодые всходы безжалостно вытаптывались. Штурмовики угрюмо ввинчивали буры в землю, вытаскивали, снова буравили, и — никакого результата. Однажды бур наткнулся на что-то твердое. Заработали лопаты, и на метровой глубине показался большой обломок валуна. Рихтер выкатил его из ямы.
После полудня, к концу работы, Хондорф заставил Бинерта сделать двадцать пять приседаний с буром в вытянутых руках. Штурмфюрер стоял на валуне и злорадно ухмылялся.
— Это развивает суставы, Бинерт. Прямее держись, прямее, не шатайся!
Хондорф досадовал, что здесь не было Фейгеля. Вот уж его он заставил бы поплясать. Бинерт только под горячую руку попался.
Взяв буры и лопаты «На плечо!», отряд зашагал по Гетштедтскому шоссе обратно в город. Хондорф и не подозревал, что у межевого камня, почти рядом с тем местом, где Бинерт, напрягая остатки сил, приседал с буром, начинался участок Боде. Вот там бы старания увенчались успехом…
Услышав пение возвращавшихся штурмовиков, Вальтер спрятался за занавеску и переждал, пока они пройдут. У мальчика замерло сердце, когда он увидел буры на плечах нацистов. Пока не было матери, Боде каждый день водил его к себе домой обедать. Но позавчера на шахте была облава и Боде арестовали. Бинерт с Рихтером донесли, что он и некоторые другие шахтеры писали мелом на вагонетках лозунги с пожеланиями гитлеровскому правительству скорейшего конца. Вальтер знал, где спрятано знамя. Он не отставал от Боде до тех пор, пока тот не сообщил ему, куда закопал чан.
Мать оттащила сына от окна. Она вернулась домой два дня назад, почти в тот самый час, когда арестовали Боде. Вернулась совсем седой. Вальтер видел, что мать внешне очень изменилась, но не мог понять, в чем именно.
— Они обшаривали поле, — выдохнул он, и от волнения даже забыл закрыть рот.
У Минны задрожали руки. Вальтер надел шапку и молча вышел из дому. Мать, прижав руки к сердцу, глядела ему вслед. Она не стала его задерживать.
Вальтер шел ровной отцовской походкой. Он выглядел спокойнее, чем многие взрослые. Он шел ради отца. Минне стало даже стыдно за то, что она однажды подумала, будто мальчик может проговориться.
Придя к жене Боде, Вальтер сказал, что хочет помочь ей посадить ранний картофель. Ничего не соображая, женщина вытаращила на него заплаканные глаза. Арест мужа словно парализовал ее, она даже забыла о еде.
— Наш Вилли пошел играть в футбол, — повторяла она, думая, что мальчик пришел к ее сыну.