— Ладно, пойду выпью кружку пива, — вызывающе бросил он и направился к двери. — Спорить с вами бесполезно. Все слова впустую.
— Ступай. А ты марш в постель! — Мать с ходу принялась за Вальтера. — Каждый вечер одна и та же свара!
Вальтер заплакал. Брозовский яростно скомкал газету и швырнул ее за ящик с углем. Это уже невыносимо!
Было слышно, как в прихожей Отто насвистывал: «На бой кровавый…»
В дверях он столкнулся с Юле Гаммером и Паулем Дитрихом.
— Твой старик дома? — спросил Юле.
— Как раз тебя только и не хватало. Давай заходи. Я сматываю удочки. С меня на сегодня довольно.
Смеясь, Юле толкнул дверь кухни.
— Мы только на минутку, Отто. Ну, как дела? Так долго ведь и в самом деле тянуться не может. Наверно, что-нибудь случилось.
На лице Брозовского можно было прочесть все сразу: и нетерпение, и досаду, и беспокойство, и упорство.
Они все еще сидели на кухне, когда около полуночи, что-то насвистывая, возвратился подвыпивший Отто. В прихожей пахло самосадом Юле Гаммера. По кухне плавали облака сизого табачного дыма, шахтеры жарко спорили. Каждый доказывал свою правоту.
— Ну, как, обсуждаете полученный ответ? — съязвил Отто и наигранно расхохотался.
Отец бросил на него мрачный взгляд.
— Марш спать! Пьянчуга!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Первый снег уже заявил о себе холодом и свинцовыми тучами. Всю осень Брозовский терпеливо ждал, ждал, несмотря ни на что. И вот теперь, придя домой после второй смены, увидел, что в их кухне битком набито. Друзья давно ожидали его и встретили шумно и радостно. Письмо пришло днем. Весть о нем быстро разнеслась по городу. Тут уж постарался Отто. Он весь сиял и только удивлялся, что какие-то незнакомые люди передавали новость скорее его. То здесь, то там его останавливали и спрашивали:
— Почтальон, а почтальон, ну и что же в этом письме сказано?
— Скоро узнаете. Можете быть уверены! — И Отто мчался дальше…
Все семейные распри были сразу забыты. Минна бережно, как реликвию, спрятала письмо на груди; ей хотелось самой вручить его мужу. Отто еле уговорил мать распечатать конверт до прихода отца и проглотил все одним духом. Письмо было написано по-немецки, но немного нескладно.
Чтение письма превратилось в настоящий праздник. Отто уже в третий раз перечитывал его вслух. Наконец Брозовский взял у него листок и прочитал все сам, строку за строкой. Ну, конечно, — советские горняки тоже обдумали каждое слово, отметил он с удовлетворением. За строками письма угадывалось гораздо больше…
В тот же вечер Рюдигер обрадовал всех еще одной новостью: в Советский Союз поедет делегация немецких рабочих. От мансфельдских горняков нужно было выбрать одного делегата. По единодушному мнению собравшихся, единственной подходящей кандидатурой был сам Рюдигер.
Брозовский заметил, что Рюдигер польщен мнением товарищей, и дружески кивнул ему. Тот достал из внутреннего кармана пиджака несколько листков бумаги и обратился к Паулю Дитриху:
— Ну, как, редактор, сумеете выпустить дельную газету? Местечко еще найдется? А то я тут небольшую статью набросал.
Рюдигер шутил. Он отлично знал, что Паулю вечно не хватало материала. Шахтеры не очень-то охотно брались за перо.
Пауль Дитрих пробежал листки глазами.
— Начнем прямо сейчас! Кто поможет?
— Я! — порывисто вскочил молодой Брозовский.
Отец его невольно улыбнулся.
— Ну, конечно! Однако, помнится, совсем недавно кто-то говорил, что газета без конца обсасывает эту историю.
— Что было, то прошло! — перебил его Отто. — Кто старое вспомянет…
Разошлись поздно. Два дня спустя Отто разбудил отца ни свет ни заря.
— Значит, как договорились. Собрание состоится на шахтном дворе. Первая и вторая смена вместе. Газета уже готова, все напечатано. Во, получилась газета! Не опаздывай. Тебе поручено зачитать письмо.
Отто выбежал на кухню — отмывать руки от краски. Они печатали газету в мансарде у Пауля. Мать бросилась приготовить ему кофе.
— Некогда! — крикнул он уже с порога.
Все утро до начала смены Брозовский возился во дворе, сметая свежевыпавший снег к яме с удобрениями. Минна поглядывала на него в кухонное окно. Потом крикнула:
— Кончай! Раз хотите провести собрание до смены, пора идти.
— Наш секретарь в Эйслебене считает, что теперь-то шахтеры обязательно расшевелятся. Тут и письмо, и выборы делегата. Рюдигер говорит, что он буквально сияет от радости.
Брозовский весело мурлыкал себе под нос. Минна посмеивалась — ну, просто помолодел старик.