Брозовский сказал Вольфруму:
— Они достукаются… Вот увидишь: эти победы приведут их к гибели.
Седой, молчаливый, мрачный Вольфрум ответил:
— Теперь у них в руках вся Европа. Они собираются победить на всех фронтах, окончательно. Какие у них еще планы? На шахтах и заводах растут барачные лагеря. Миллионы угнанных в неволю иностранцев вынуждены работать на них, на войну!
Он сомневался, доживет ли до того дня, когда можно будет дышать свободно, и взглядом как бы просил у друга поддержки и совета.
А Брозовский верил: этот день непременно настанет. Не усомнился он и тогда, когда Вольфрум передал ему свой разговор с одним старым социал-демократом, работавшим в профсоюзе, человеком честным и порядочным.
— Чего ты хочешь? — сказал тот. — Мы боролись десятки лет, и безрезультатно. У нас не было единства. А теперь… Одним росчерком пера Гитлер осуществил то, чего мы столько времени добивались. За Первое мая платят предприниматели, и они обязаны оплачивать все праздничные дни; безработных нет, заработная плата растет, отпуска стали законом, рабочий приобрел вес… Мы живем…
— А война?
— Войну, можно сказать, уже выиграли!
Но не это подкосило Брозовского.
Как-то вечером к ним пришла исхудалая, совершенно подавленная женщина. На щеках ее горели лихорадочные пятна, грудь разрывалась от страшного кашля. Лицо ее покрывала мертвенная бледность. В полумраке Минна не сразу узнала Лору Рюдигер. Брозовский хотел встать, чтобы поздороваться с гостьей, но не смог. Лора сказала, что Фридриха больше нет в живых: его убили в концлагере.
Рюдигер… Это он прятал знамя на своем теле.
Никто не знал, как он умер. Всю ночь просидели Брозовский, Минна и Лора на диване. Так и застал их хмурый рассвет. Голова у Брозовского была тяжелая, сердце билось неровно, во рту пересохло, язык не слушался.
Они почувствовали себя старыми и одинокими. Минна уложила мужа в постель. Она тащила его на руках, как Вальтера в тот вечер, когда вернулась из тюрьмы.
В горячечном бреду Брозовский дрался с врагами. Срывал с себя рубашку, прятал в нее знамя, водружал его на копер Вицтумской шахты, нес его на похоронах Рюдигера, размахивал им над головами тысяч демонстрантов, заворачивался в алое полотнище, чтобы погибнуть вместе с ним, и победоносно вздымал его, когда атакующая лавина рабочих свергла фашистскую власть.
Он кричал, звал погибших товарищей. Обливаясь потом, разговаривал с ними, как если бы они сидели у него дома за столом. Рюдигер, Гаммер, Вендт…
Он обещал им, что будет ждать их. Он верит им. Он знает, что они верны партии и вместе с ним будут стоять возле знамени.
Знамя, знамя…
Перепугавшаяся Минна вызвала врача из больницы. Поджав губы врач стоял у постели Брозовского. Он знал, о каком знамени говорил больной, хотя Минна, чтобы заглушить бред мужа, разговаривала нарочито громко.
Под белым халатом врач носил на лацкане пиджака значок НСДАП. Минне было известно, что он отказался поместить в больницу работавшую в поместье польскую девушку, у которой рука попала в соломорезку: даже управляющий, без сомнения, далеко не жалостливый человек, и то возмущался поступком врача. Хотя скорее всего он жалел не пострадавшую девушку, а потерянную рабочую силу.
— Вы неисправимые дураки, — сказал врач. — Вы поставили себя вне народа. Тот, кто теперь еще хранит эти тряпки, — безумец. Немецкие солдаты стоят в Нарвике и на Крите, движутся к Суэцкому каналу, а сегодня…
Минна невольно отступила к стене. Она почувствовала, что услышит сейчас нечто ужасное.
— …а сегодня утром, — продолжал он с ненавистью, — мы перешли русскую границу. Большевикам пришел конец. Через полтора месяца на площади у кремлевской стены будут сожжены все красные знамена мира!
— Нет!.. Ошибаетесь! Они не сгорят! Это погубит Германию…
— Фрау Брозовская! — Голос врача повысился до визга. — Я предупреждаю вас. Мы соседи, я врач, и тем не менее я предупреждаю вас!..
Когда он ушел, Минна разорвала рецепт и растоптала клочки. Она лучше знает, отчего заболел муж. Такой врач ей не нужен. Минна ругала себя за то, что вызвала его. Сама справится! Он, видите ли, предупреждает — от чего?.. Нет, сейчас уже поздно предупреждать! Они напали на Советский Союз, хотят уничтожить… Кого? Страну рабочих и крестьян, ха-ха-ха! А вдруг они сегодня или завтра придут сюда с обыском? Знамя — нет, никогда!
Минна положила мужу компресс на грудь. Пот лил с него градом. Затем обернула теплыми компрессами голени и энергично растерла все тело до красноты; припомнила старинные домашние рецепты, о которых слышала еще от бабушки. Брозовская изо всех сил боролась за здоровье мужа и выходила его.