Свою первую смену на отвале он отстоял. Приняли его на работу против воли Бартеля.
Брозовский слушал его, не перебивая. «Да, да, мой дорогой Мартин, — думал он, — тебе придется здорово переучиваться. В твоем возрасте это нелегко. Надеюсь, что теперь-то ты никуда не свернешь».
И все-таки Брозовский сомневался. Он часто встречался с Цонкелем. Тот брался за любое задание, но при этом, однако, высказывал несколько странные мысли о будущем. Например, он неправильно оценивал военное положение и соотношение сил внутри антигитлеровской коалиции. После того как американцы высадились в Северной Африке и сбросили Роммеля с его Африканским корпусом в Средиземное море, Цонкель сказал, что теперь судьба войны решена.
Когда Брозовский заметил ему, что у Гитлера на Восточном фронте стоят сто семьдесят пять дивизий, а в Африке лишь две или три, что судьба войны решается на Востоке и главную тяжесть ее несет Красная Армия, Цонкель согласился с ним. Однако он возразил, что англичане и американцы атаковали наиболее уязвимые фланги, а это опаснее.
Во время боев за Сталинград и после разгрома армии Паулюса его взгляды изменились. Он почувствовал мощь Советского Союза, проявившуюся в этом гигантском наступлении.
— Новую Германию можно построить только вместе с русскими, — сказал Цонкель. — Иначе это сделать невозможно. Высадка союзников в Сицилии — это лишь мелкий укол в сравнении с тем, что осуществляет Красная Армия. Жалкий намек на второй фронт.
Но вот вчера западные союзники высадились на французском побережье у Котентена. Брозовскому было интересно, что скажет на это Цонкель.
— Геббельс, понятно, разорется: «Мы сбросим их в воду! Мы их разгромим! Подождем, чтобы их заманить подальше…» Как думаешь, Мартин, чем это кончится?
— Пока еще сомневаюсь. Все-таки «Атлантический вал» — не шуточное дело. И потом, кто знает, может, у нацистов уже есть «чудо-оружие»…
— Это ты брось, с «чудо-оружием» или без него — судьба войны уже известна. Все было решено еще под Сталинградом. Мы говорим сейчас о большой политике. Американцы, судя по всему, хотят поспеть первыми.
— В Берлин?
— Вот именно.
— Знаешь, Отто, я очень долго боялся, что Советский Союз не выдержит. Так и быть, признаюсь тебе сегодня. Я всегда думал: хорошо, если бы правда оказалась на твоей стороне. Это было моим якорем спасения. Так оно и вышло. Но все, что произошло за это время… Фашисты совершали страшные зверства. Ведь они оставили за собой выжженную землю, и теперь я боюсь обратного: что будет, когда сюда придет русская армия? Представляешь себе, какова будет месть?
— А сам ты как себе представляешь это?
— Я…
Цонкель задумался.
— Н-да… Как я себе представляю месть?
— Независимо от того, кто придет сюда первым, — сказал Брозовский. — Ясно одно: нам надо быть едиными. Ошибки прошлого не должны повториться. И единственная гарантия этого — единая рабочая партия. Мы должны приложить все силы, чтобы создать ее уже сейчас.
— Вполне с тобой согласен. Хватит колошматить друг друга, этому больше не бывать. — Складывалось впечатление, что Цонкель искренне высказывает свои убеждения. Однако внезапно он сказал фразу, ошеломившую Брозовского:
— А не лучше было бы, если бы сначала Германию оккупировали западные страны? Ты представляешь, какая начнется бойня, если русские солдаты начнут мстить за все, что немцы причинили их стране, их семьям?
— Ну, и что ты предлагаешь? — сдержанно спросил Брозовский, хотя кипел от злости.
— Что предлагаю?.. Подождать. То, что было, ведь уже не повторится. Мы получили урок и дорого заплатили за него. Нам надо на первых порах вести гибкую линию, Отто. Таково мое мнение.
— А я думаю, что нам нужна очень твердая линия. — Брозовский произнес это так спокойно, что Цонкель посмотрел на него. — А расплаты не избежать. В программе нашей группы записано, что, когда пробьет час, мы немедленно должны захватить все ключевые позиции. По возможности, до того, как произойдет оккупация, и независимо от того, кто сюда войдет. И дело здесь не в гибкости, дело в том, что мы должны действовать, а не выжидать. Нам предстоит очень много наверстывать.
— Но чьими руками, кто у нас остался?
— Рабочий класс!
— А в каком он состоянии? Нацисты потянули рабочих за собой, как стадо баранов. И сделали их соучастниками своих преступлений. В результате каждый теперь боится.