Минна не отвечала. Прошло некоторое время, пока «советчицы» поняли ее молчание и разбежались еще более возбужденные, чем прежде.
Вольфрума она застала только вечером. Жена его сообщила ей, что он не был дома несколько дней. За два дня до прихода американцев его пытались забрать, но Вольфруму удалось скрыться.
Незадолго до наступления комендантского часа — на всех домах были расклеены приказы, в которых запрещалось выходить на улицу после восемнадцати ноль-ноль, — Минне удалось разыскать Вольфрума в кабинете бургомистра.
Поздоровавшись с ней, он показал в окно на расклеенные приказы военного командования США.
— Висят, словно шляпа Геслера на шесте. Люди читают, так сказать, снимают шляпу, выполняют приказ, хотя ничего за этим не кроется. В городе-то ни одного американца нет! — Вольфрум расхохотался.
Минна недоуменно посмотрела на него. Тогда он объяснил ей, что привел сравнение с Вильгельмом Теллем и ландфогтом.
В комнате сидело еще несколько человек. Минна была поражена, увидев здесь раздобревшую жену Лаубе. Она горячо убеждала Шунке, что бургомистром должен снова стать только Цонкель, и никто иной. Ее муж все последние годы говорил ей об этом. Тайком, разумеется. До того, как его забрали в армию. Ведь больше ни с кем нельзя было поговорить.
«Забрали?.. Его?.. Так он же вступил добровольно, и еще щеголял в форме гауптфельдфебеля по городу в обществе Тени, который злился, что его опять обошли». Минна промолчала. Сдержалась она и когда Лаубе обратилась к ней.
— Ах, бедняжка, сколько тебе пришлось выстрадать, — запричитала она, ничуть не смущаясь присутствующих.
Но Шунке не сдержался:
— Мы хотим поговорить о делах. А ты лучше ступай к своим национал-социалистским сестрицам. Твое место там.
Толстуха Лаубе решительно запротестовала:
— Но ведь каждому известно, что нас заставили. И моего мужа заставили, но мы своих убеждений не изменили. Что нам оставалось делать? Приходилось плясать под их дудочку. Вы же знаете. Разве можно было иначе? А сами-то вы тоже…
У Вольфрума лопнуло терпение.
— Иди, иди отсюда! Болтать ты всегда умела за троих. Ты отлично пережила все это время, бедняжечка…
Он хотел еще что-то добавить, но не успел. К ратуше подкатила целая кавалькада машин. Послышались слова команды и топот кованых сапог по ступенькам.
Первым вошел сержант с автоматом на груди, за ним — несколько офицеров и человек в штатском.
— Что вы тут делаете? — тоном следователя осведомился долговязый лейтенант.
— Выходите отсюда. Всем построиться в коридоре! — приказал человек в штатском.
Минна узнала Дитерберга. Переводчик холодно посмотрел на нее, словно видел впервые, но потом все же узнал ее.
— И вы здесь?.. Интересно! Что это, собрание? Первое собрание? Почему не отвечаете? По какому праву вы прогнали бургомистра, назначенного военной администрацией?
Переводчик словно выстреливал вопросами в Минну.
Кабинет заполнили солдаты и офицеры. Начался неприятный допрос. Сержант с автоматом забрал у всех документы. У Минны их не было, и ее допрашивали больше других. Затем всех выгнали из ратуши. Когда они вышли на улицу, часовой загнал их обратно в подъезд. Усмехаясь, солдат отвернул рукав гимнастерки и поднес к самому лицу Вольфрума наручные часы: была одна минута седьмого.
Все остались в подъезде. Наступило семь часов, восемь. Лаубе начала хныкать. У нее куры во дворе, некому их загнать. Что с ними будет… Никто не слушал ее.
— Вот видите, — причитала она. — Со мной обращаются точно так же, как с вами.
По лестнице спустился какой-то офицер, оглядел группу стоявших, усмехнулся и вышел на улицу. Послышался шум заведенного мотора.
Все стояли в подъезде. Девять часов. Сменился часовой. Когда Вольфрум хотел выйти на улицу, он сплюнул ему под ноги жевательную резинку и втолкнул обратно в дверь.
Через некоторое время в сопровождении одноногого вернулся офицер, уехавший из ратуши. Стуча протезом, чиновник поднялся по лестнице.
— Вот тебе, пожалуйста, — тихо сказал Шунке Брозовской, — они создают «новый порядок».
Час спустя офицеры с новым бургомистром покинули ратушу. Жена Лаубе через переводчика попросила господ офицеров отпустить домой хотя бы ее, он ей не ответил.
На верхней площадке лестницы поставили второго часового. Возвратился долговязый лейтенант с голосом следователя. Это был новый комендант города. Он даже ни на кого не взглянул.
— Для них мы не люди, — пробурчал Шунке.