— Не совсем так. Может, меня все-таки утвердят…
— Ну и что из этого получится? Будешь той же марионеткой, что и раньше. Командовать будут другие! Ты же слышал, какие взгляды у коменданта на демократию. Явно не наши!
— Но ведь ландрата они признали, а он — коммунист. И они это знают.
— У них не было иного выхода: они поняли, что за ним стоят горняки. Да, он навел порядок, пустил воду, газ, электричество. Он поставил их перед фактами. Что им оставалось?
Шунке завелся. Уже целую неделю он с товарищами пытался сбросить с бургомистерского кресла американского ставленника и забрать управление городом в свои руки.
Вольфрума и Отто Брозовского выгнали из ратуши.
— Надо с ними объясниться. Так или иначе, силой мы их не одолеем. — Цонкель призывал к спокойствию. По его мнению, следовало выбирать более разумную и вежливую форму.
— Дело не в форме. Американцы не дают нам дышать, — взорвался Шунке. — Сажают нам на шею управляющего альслебенской мельницей. А кто он такой? Надеюсь, тебе не надо объяснять, что он — самый отъявленный реакционер во всей округе? «Либерал, либерал, либерал»… Покорно благодарю.
— Ты все видишь в слишком мрачном свете. Естественно, они предпочитают буржуазные кандидатуры.
— В том-то и дело!
— Да не ори так!
— Прикажешь мне прикидываться тихоней? Либо руководить будем мы, либо они. Это мы сотни раз жевали и пережевывали. Есть только один выбор.
— Ты не прав. Надо привлекать всех.
— Но нас-то с тобой они наверняка не привлекут. Мы недостаточно благородны. Пролетарии!
— Страна оккупирована. Ничего тут не поделаешь. Все равно по-твоему не получится.
Цонкель нервно теребил брелок цепочки от часов. Шунке вдруг бросилось в глаза, что Цонкель опять надел свой темный костюм в елочку.
Шунке разозлился.
— Во всяком случае, командовать здесь должны рабочие, антифашисты, — отчеканил он, — а не какие-то там спасшиеся нацисты или патриоты, не успевшие вступить в гитлеровскую партию. Либо вместе с американцами, либо против них.
— Если б это было так просто, — сказал Цонкель.
— В русской зоне это получается, — решительно заявил Шунке, — Так надо и нам делать. Или, может, тебе не хватает смелости?
— Перестань. В конце концов ты сам многое слышал. И чего только не говорят. Господи…
— Что именно? — резко перебил его Шунке.
— Ну… Давай часы… Фрау, пошли…
— Ты с ума сошел? Неужели эти двенадцать лет ты жил, как барон? Ведь это он так рассуждает! Ты опять все забыл, все прошло для тебя бесследно?.. Здесь необходима сильная рабочая партия, а это — все мы вместе. Кто хочет с нами сотрудничать — просим. А как это делается, — научимся у русских. Все!
— Но нельзя же вести себя, как слон в посудной лавке. Тут надо… — Цонкель хотел рассказать, как он представляет себе дальнейшее развитие событий. Но Шунке не дал ему больше вымолвить ни слова.
— Хватит, довольно! — крикнул он. — Поговорим на заседании группы.
Он пошел к Вольфруму.
— Это меня не удивляет, — сказал Вольфрум, выслушав его. — Знаешь, кто вчера здесь объявился? Господин гауптфельдфебель Лаубе. Он побывал у Цонкеля. Собираются вновь создавать СДПГ. Да, да, Мартин тоже. Ведь он пустил этого типа к себе в дом…
У рта Вольфрума обозначились горестные складки. Когда Шунке собрался уходить, он сказал:
— Нам предстоит немало хлопот. А с фашистами будем разговаривать так, как они разговаривали с нами. — Он угрожающе потряс кулаком.
Вольфрум посоветовал Минне поменьше откровенничать с Цонкелем. Она рассказала, что Цонкель расспрашивал ее о знамени.
— Хотела бы я знать, какая у него цель, — добавила Минна, у которой возникли подозрения. — Не собирается ли Цонкель выслуживаться перед американцами?
— Он грезит старыми мечтами. Никого не обижать радикально, не производить болезненных операций, в общем, сумбура в башке хватает… Дураком родился и ничему не научился, — сухо сказал Вольфрум. — Но тебя они еще постараются прощупать.
Добыть точные сведения о смене оккупационных властей не удалось, несмотря на все попытки. На вопрос Цонкеля комендант ответил, что слухи эти — всего лишь пропагандистский трюк русских.
— Что ж, придется приспосабливаться к тому, что есть, — заявил Цонкель на собрании группы. — Реальная политика, товарищи! В данный момент делать то, что возможно.