— Конечно, конечно, — ответил Шунке. — Мы же не вчера родились.
Минне Брозовской приходилось теперь что ни день избавляться от назойливых посетителей. Они являлись без приглашения и давали ей советы один мудрее другого.
— Красная Армия еще стоит на Эльбе, — ответила она, когда некоторые визитеры поинтересовались судьбой знамени. В этих шести словах заключалось все, что ей ранее приходилось долго и подробно объяснять.
Когда возвратился старый Брозовский, Лизбет побежала за Минной в швейную мастерскую. Эту мастерскую создали по инициативе Минны, чтобы снабдить одеждой русских, украинских, польских, чешских и других рабочих, согнанных со всей Европы.
Брозовский весил сорок три килограмма. Пришел он пешком, издалека. Сколько километров прошагал он с момента эвакуации тюрьмы из Люккау, Брозовский не помнил. Но он был жив. Живее, чем когда-либо. Когда вошла Минна, внук уже оседлал деда.
— Дедушка вернулся! — Маленький Вальтер сиял от счастья.
Да, Отто Брозовский вернулся.
— Красная Армия еще стоит на Эльбе, — отвечал он на вопросы назойливых гостей. — Еще стоит!
Приходили друзья, товарищи по работе, соседи, засыпали его вопросами, новостями.
Он старался избегать американцев, а те, наоборот, искали с ним встречи. Они устраивали ему настоящие допросы.
Американского капитана не удовлетворили лаконичные ответы Брозовского.
— Послушайте, — сказал он, — если вы вздумаете создавать политическую организацию, мы будем вынуждены вмешаться. Здесь действуют правила, установленные военной администрацией. Все подчинено военным законам…
— Это ваше право. Я — политически грамотный немецкий рабочий. И о том, что мне следует делать, решать не вам!
Капитан присвистнул.
— У вас есть знамя? — спросил он, оскалив зубы.
— У меня есть желание помогать, когда начнут строить новую Германию. Нашу!
— Мы еще поговорим с вами!
У Брозовского было мало времени. А для бесполезных разговоров тем паче. Минна с трудом усаживала мужа обедать.
— Я уже настолько привык ничего не есть, что приходится заставлять себя, — смеялся он, когда Минна бранила его.
Смертельно больной человек организовывал партию, вкладывая в это все силы. Он не сомневался, что партия возродится вновь. От этого зависела не только его собственная судьба, но и жизнь всех немцев. Каждое промедление — лишняя ошибка. Брозовский рассуждал просто: одно дело — право американцев, другое — недолгий срок, который, по его расчетам, ему оставалось прожить. Поэтому он дорожил временем. Поэтому он говорил только там, где стоило. Он подгонял товарищей, заставлял их торопиться. А когда вернулся его младший сын, — тоже ночью, как и старший брат, — четверо Брозовских перестали молчать. Они заговорили. Говорили повсюду, куда бы ни пришли. И речь их была горячей, искренней, идущей от самого сердца.
Цонкель с неудовольствием констатировал, что в настроении рабочего актива наступил какой-то подъем, чего не замечалось раньше. Исчезла нерешительность. Брозовский почти не слушал мудреные инструкции, которые читал ему бывший бургомистр.
— Мне вспомнилась строчка из одной песни, Мартин: «Вперед, и не забудьте!..» Очень подходящие слова, не правда ли? — Под ясным взглядом Брозовского Цонкель потупился. Он чувствовал себя словно раздетым донага.
— Не переутомляйся, Отто. Твое здоровье далеко не из лучших, — только и смог пробормотать он.
— Эх, Мартин, ведь такие, как мы с тобой, горы могут свернуть. Только засучи рукава! — Брозовский умел обезоруживать Цонкеля.
Дом на крутой Гетштедтской улице сделался главным сборным пунктом. В нем встречались антифашисты со всей округи. Здесь всегда толпился народ, как в ратуше. Здесь людям давали добрые советы.
Американцы вскоре узнали об этом и вызвали Брозовского в комендатуру. Но что было толку от их предупреждения? Жители избрали Брозовского в городской антифашистский комитет, а рабочие потребовали, чтобы Брозовский возглавил его.
В присутствии офицера американской разведки комитет провел свое заседание в ратуше и по предложению Брозовского принял решение избрать нового бургомистра.
В «Гетштедтском дворе» заседал учредительный комитет профсоюзов. Брозовский предложил избрать председателем Вольфрума. Горняки зааплодировали, а рабочие металлургического и латунного заводов устроили настоящую овацию. Они верили ему и надеялись на него. Заводы и шахты уже несколько недель бездействовали. А Брозовский действовал.
В доме номер двадцать четыре по Гетштедтской улице собрались представители гербштедтской городской группы Коммунистической партии Германии: по предложению Вольфрума и Шунке руководителем группы был избран Брозовский.