Внизу, в неподатливой лаве забойщики тяжким трудом добывали медистый сланец; обильный пот орошал там блестящие иссиня-черные глыбы; тягали, упираясь ногами в закладку, то проползая на коленях, то съезжая на заду, чертыхаясь, тащили тяжелые вагонетки по заваленному ходку. А когда они, несмотря на все усилия, все-таки застревали, люди чуть не выли от нечеловеческого напряжения. Там, внизу, откатчики перегружали лопатами сланец и, упершись голыми потными плечами в неподатливые вагонетки, толкали их по тесному штреку вперед, туда, где насмешливо гудящий канат подхватывал их и тащил дальше на-гора.
Недоуменно пожав плечами, Брозовский прищурился и повернулся в сторону вагонетки. Почему Юле Гаммер, откатчик у бремсберга, попросту не снял поврежденную вагонетку с рельсов?
Внезапно раздавшиеся сильные громовые раскаты направили его мысли в другую сторону. Кровля содрогнулась. Он долго прислушивался к затихающему грохоту.
Породы постепенно успокоились. Брозовский смахнул с плеч осколки и снова склонился над самодельным столом. В глубокой задумчивости он долго всматривался в слабое пламя лампы. Оно выхватывало из темноты лишь его лицо, изрытое глубокими морщинами, да листы серой упаковочной бумаги, на которой он писал. Бумага зашелестела под его тяжелыми локтями. Он механически разгладил ее ладонью.
Размышляя над письмом, Брозовский вспоминал, что говорил ему Фридрих Рюдигер: «Все должно быть сказано в этом письме, понимаешь — все! Ты уж пораскинь мозгами. Напиши получше. И как можно проще».
Мысленным взором он видел Рюдигера; сухощавый, узкоплечий, виски немного вдавлены, а светлые глаза смотрят пытливо, будто Рюдигер хочет спросить: «Ну как — справился?» «Н-да!», — вздохнул Брозовский. Все надо было сказать, ничего не забыть, каждое слово имело значение. От этого письма зависело слишком много, — гораздо больше, чем от всех писем, которые он когда-либо писал.
Да и что за письма приходилось ему писать? Солдатские письма жене, в окопах во Франции. Он еще помнил, как потел над каждой строчкой. Но тогда главное было дать знать домой, что жив. Да, это письмо куда сложнее. И все-таки он должен его написать! Должен справиться.
Две страницы уже были покрыты корявыми буквами, выведенными его тяжелой рукой. И только на втором листе, в самом низу, оставалась полоска чистой бумаги в три пальца шириною. Конца он еще не придумал, это было самым трудным.
После долгих размышлений Брозовский снова пододвинул к себе бумагу, положил поудобнее локоть и, послюнив кончик толстого химического карандаша, принялся писать, старательно, с нажимом, выводя каждую букву.
«И еще, дорогие товарищи с шахты имени Феликса Дзержинского, очень просим вас ответить на это письмо. Жизнь у нас тяжелая, хозяева-монополисты по-прежнему сидят у нас на шее, эксплуатируют нашего брата без зазрения совести и жмут соки, как из крепостных. А вы живете в свободной стране. Нам дорог ваш совет, он нам очень нужен. Научите нас, как победить!
Брозовский сунул карандаш в карман жилета и поднялся. Толстую войлочную каску он сдвинул на затылок. На его лбу блестели мелкие росинки пота. От напряжения ему стало жарко. Он с облегчением вздохнул и положил исписанные листы рядышком; отступив немного назад, склонил голову набок и еще раз перечитал написанное. Ну, что ж, все-таки справился! Нелегка работка, а ведь справился же. Он был доволен.
Итак, черновой набросок готов. Этим письмом его ячейка расширит международные связи партии. И все товарищи наверняка сочтут, что от имени шахтеров Мансфельда его вполне можно послать к криворожским горнякам.
Брозовский осторожно поднял лампу над головой. Сильной струей воздуха чуть не задуло слабое пламя. Уж не начала ли оседать кровля? Недаром ведь разошлась трещина над наклонным ходком к околоствольному двору. Желтые язычки горящего рудничного газа лизали закопченную предохранительную сетку лампы. Он с опаской осветил новые трещины. Горючие газы вырывались из всех щелей. Он отпрянул.
Несомненно, произошел большой прорыв. Газы уже достигли кровли. Брозовский шаг за шагом обошел весь участок. Ни одна, даже тонкая, как паутина, трещина не ускользнула от его внимательного взгляда.