— Надеюсь, у вас хватит гражданского мужества, пастор. Надо избавить народ от этих новомодных партий! Народу нужна монархия, нужен кайзер. И прежде всего нам, старикам. Без его величества нам не обойтись.
Результатом было то, что коммунисты приобрели сто шестьдесят новых голосов, а четверо верующих заявили о своем выходе из церковной общины, дескать, потому, что пастор использовал церковь для вербовки голосов за партию националистов и для нажима на прихожан. Его проповедь, мол, помогает Мансфельдскому акционерному обществу снижать расценки. И вообще церковь держит сторону угнетателей. Но бог свидетель, таких намерений у него не было!..
Занятый своими мыслями, он переспросил:
— Ты вот говоришь, будто жена штейгера Бартеля склонила на свою сторону супругу директора школы? Как раз наоборот, дорогая Лина. Жена Бартеля слишком проста для этого.
Он зябко потер сухонькие, в синих прожилках руки и тоскливо уставился в окно. Апрельские тучи застилали небо. Да, его паства таяла. Прежде, бывало, члены Женского союза и их семьи составляли основной костяк слушателей его проповедей; они и теперь посещали церковь, но только в те дни, когда националистические организации, вроде «Стального шлема», Союза фронтовиков или Общества королевы Луизы, устраивали в церкви свои собрания. И от него ждали недвусмысленной поддержки. Но доброе дело нации и без того благословлено богом, поэтому он считал, что ни к чему лишний раз взывать к небесам.
Все это было ему не по нутру. Он всерьез поссорился с женой, когда она, по наущению супруги Бартеля, рассказала ему, что Брозовский получил письмо из России. Где же порядочность и тайна переписки, если каждый без стыда посвящает первого встречного в чужие дела? И для чего почтовые служащие все вынюхивают? Разве подобные булавочные уколы помешали горнякам подать тысячи голосов за то, чтобы Фридрих Рюдигер из Гетштедта поехал к большевикам? Как раз наоборот.
«В этом наверняка что-то есть, — подумал он. — Фридриха я когда-то сам конфирмовал, смышленый был паренек…
И что только сделалось с людьми? Теперь эти сумасшедшие бабы развалят еще и Женский союз. Нечистый их побери! Все враждуют между собой. В партиях раскол, в общине раскол, в школе скандал. Ох, этот директор Зенгпиль…»
Пастор негромко забарабанил пальцами по столу. Он знал, что в Женском союзе всем заправляет директорша, а жена Бартеля только вывеска. За ними наверняка стоит сам директор, он ведь теперь заигрывает с новоявленными вояками, с нацистами. Только еще не решается заявить об этом открыто, потому что боится потерять место.
«Но долго шила в мешке не утаишь, — продолжал размышлять пастор. — А господин фон Альвенслебен? Сидит в захиревшем имении предков и продает правительственные дотации. С тех пор как он с оравой наемных хулиганов держит в страхе всю округу, Зенгпиль и его жена обходят церковь стороной. Очевидно, решили исповедовать свой собственный культ. И такое идолопоклонство называют «истинной верой».
Пастор сокрушенно покачал седой головой. Даже старый Ведель назвал фон Альвенслебена проходимцем. А ведь он всегда оправдывал любого бездельника, если только тот принадлежит к их кругу.
— Ходит много всяких сплетен, — после долгой паузы сказала пасторша. — Говорят, будто в Обществе Луизы возникла тайная секция. Сперва они разваливают Женский союз, потом ссорятся между собой и обманывают друг друга. Женщины уже и не знают, куда податься.
— Некоторые знают. В этом деле замешан господин фон Альвенслебен. Помимо штурмовиков ему нужна еще и подходящая женская организация. Супруги Зенгпиль вербуют ему приверженцев в Гербштедте.
Пасторша вздохнула.
— Даже такие порядочные женщины, как фрау Бинерт, и те начинают колебаться. Старый член Общества Луизы, она пожаловалась мне вчера, что ее дочь, жена горного инженера — ты ведь венчал их, — вступила в эту организацию. Муж ее стал штейгером. И вот он требует, чтобы теща тоже перешла туда.
Покашляв, пастор склонился над проповедью и вслух прочитал только что выписанную цитату из шестьдесят четвертого псалма: «Боже, услышь мой жалобный голос, защити мою жизнь от жестокого врага. Укрой меня от сборища медведей, от кучи лиходеев, которые точат свой язык, подобно мечу, и ранят словами, как отравленными стрелами…»