Конечно же, бургомистр Цонкель был за демократию. Секретарь магистрата Фейгель тоже говорил ему, что отказ Женскому союзу в праве пользоваться погребком при ратуше несовместим с конституцией.
Когда жена ушла, Бартель надел войлочные шлепанцы, спустил с плеч подтяжки, закурил хорошую сигару — ему высылали их по оптовым ценам прямо из Бремена — и, довольный, принялся бродить по комнатам, наслаждаясь уютом и одиночеством. Сверкающая чистотой кухня, ванная с ватерклозетом — редкость в Гербштедте, — спальня красного дерева, над супружеским ложем ангел-хранитель, написанный маслом и заключенный в рамку под стеклом, большая гостиная с черным полированным роялем и столовая. Он с наслаждением сосал свою сигару и смотрел вверх на портрет Людендорфа. Да, он кое-чего достиг, есть чем похвастать. Бартель лизнул кончики пальцев и почти благоговейно коснулся острых иголок кактусов, которые стояли на лакированной зеленой скамеечке у окна. Надо бы полить. Он чуть было не наполнил лейку сам, но спохватился и решил сделать замечание жене. Такой халатности он не мог допустить.
Господин штейгер — это величина. Он слегка поклонился сам себе и не без тщеславия подумал: «Хоть я и не имею основания твердо рассчитывать, однако, раз предстоят перемены, я, может, все-таки продвинусь еще на ступеньку вверх».
И он улыбнулся, поскольку в душе давно уже считал свое повышение по службе делом назревшим.
«Впрочем, — вернулся он к своей мысли, — разве сегодня мне не везло во всем? От Брозовского я избавился. Давно пора. Он у меня попомнит это знамя. На откатке ни хватит лиха. А когда снизят расценки, бунтарь первый подымет скандал. Тут он и погорит. Либеральничать не будут. Я его проучу, он у меня еще из рук жрать будет!»
Бартель грозно поднял руку с сигарой. С Брозовским все было ясно. Что же касается «Стального шлема» и нацистов, то здесь его в последнее время обуревали сомнения: кто кого обставит? То, что он услышал сегодня, укрепило его уверенность в том, что предстоят большие перемены.
«Насчет штурмовиков надо будет, однако, подумать, — сделал он вывод. — Гитлер и Геббельс здорово развернулись. Хорошо. А вдруг окажется, что у них рыльце в пуху? Все может быть. Лучше подождать. Сперва посмотрим, какие планы у дирекции. С теми подонками, с которыми Альвенслебен носится по окрестностям, его в порядочное общество не примут».
Он был даже рад, что жена его отцвела. На собраниях под защитой штурмовиков с ней теперь уже ничего не могло случиться. Иначе он ее, конечно, не пустил бы туда. А вообще пусть она проторит ему дорогу. Вреда от этого не будет. Или уже поздно?
«Чепуха! — возразил он сам себе. — У господ из дирекции на этот счет нюх хороший. Они не на ту лошадку не поставят. Надо постараться быть на виду. Что умеет Кегель, смогу и я. Даже больше. Они меня еще узнают!»
Бартель настроился воинственно и стал насвистывать мелодию солдатской песни «Громовый голос раздается!..». Но вдруг оборвал свист.
— Вот так мы и поступим! Решено, — произнес он вполголоса. — Подождем! А если директор Лингентор поставит на Гитлера, я еще успею переметнуться.
Приняв решение, он успокоился. В такие вечера, как сегодня, он любил разглядывать свою коллекцию сигаретных этикеток, изображавших мундиры прежних армий. Этикетки собирали для него подчиненные. «Прокуривают последние гроши, голодранцы…» Он достал альбомы из книжного шкафа, удобно устроился в кресле и принялся листать. Вот это были солдаты! Вскоре его стало клонить в сон.
Но стоило ему прилечь на диван — раздался звонок.
Ворча, поплелся он к двери. Однако, узнав жену Бинерта, мгновенно просиял. Сонливость как рукой сняло.
— Добрый вечер, господин штейгер. Надеюсь, ваша жена еще не ушла? Я решила забежать за ней, дорога такая длинная, а на улице сегодня очень томно…
— Добрый вечер, добрый вечер. — Бартель пригласил ее войти и запер дверь. — К сожалению, она уже ушла. Четверть часа тому назад…
Мягко подталкивая слабо сопротивлявшуюся женщину, он открыл дверь гостиной.
— Присядьте хоть ненадолго; вы редко у нас бываете. Немного времени у вас, наверное, еще найдется. В самом деле, вы такая редкая гостья. Как жаль, что жена уже ушла.
Он проследил за ее взглядом. Она искала вешалку, чтобы повесить плащ.
— Будьте как дома. — Он стянул плащ с ее плеч. Она немного пожеманничала.
— Ах, оставьте, мне надо идти, сегодня женский вечер…
Ее темные глаза влажно блестели.
— Знаю, знаю, вечер… — Сегодня ему действительно везло во всем.