Экономическое положение страны, ухудшившееся за последние месяцы, поставило дирекцию перед необходимостью принять важные решения. Если бы не помощь правительства в течение многих лет, шахты пришлось бы закрыть уже давно. Но эти субсидии не бесконечны, да их и недостаточно для поддержания производства на прежнем уровне. В результате падения цен и мощной конкуренции иностранных фирм, чья продукция намного дешевле, сложилось катастрофическое положение. Экспорт в Америку полностью прекращен. Депрессия, охватившая все страны, вынуждает нас принять решительные меры. Столь бедственное положение усугубляется тенденцией падения добычи при одновременном увеличении себестоимости…
Вследствие всего сказанного дирекция вынуждена 31 мая 1930 года уволить всех рабочих и остановить производство…
Дирекция ставит в известность, что она намеревается возобновить производство с 1 июня 1930 года и предоставить работу всем уволенным при условии снижения расценок на пятнадцать процентов.
Рабочие, желающие возобновить работу…
Группы спорящих возникали одна за другой. Разговоры слились в общий грозный гул. Шахтеры отталкивали друг друга, каждый хотел прочесть объявление сам. На бумаге появились отпечатки пальцев. Шахтеры показывали друг другу дату предстоящего увольнения. Строка, где говорилось о снижении расценок на пятнадцать процентов, стала неразборчивой. Вновь прибывшие отказывались верить этой новости. Особенно пожилые, более рассудительные и спокойные, сомневались в достоверности того, что им выкрикивали из толпы. Вконец растерянные, стояли они теперь перед лицом безжалостной действительности. Штейгеры смешались с толпой и пытались успокоить шахтеров. Они резко выделялись чистотой рук и одежды, большими фонарями, сверкающими медью оправ.
— До тридцать первого еще несколько дней. Давайте сегодня поработаем, Шмидт, а там спокойно все обдумаем.
— Ну, Вольфрум? Пожалуй, пора. А то скоро начнется выдача руды. — Штейгер достал часы.
Чернобородый сутулый забойщик читал объявление, шевеля губами. Рука его судорожно сжимала лопату, висевшую на поясе.
— Что же делать, от простоя легче не будет. Смена есть смена!..
— Ну, ты идешь, Вендт? Или еще не наговорился? Утро вечера мудренее, еще успеешь. Тяжело, но если спокойно подумать…
Штейгеры обращались к каждому рабочему. Но тщетно. Никто их не слушал, на них огрызались. Привычное уважение к начальству развеялось как дым.
Генрих Вендт, выведенный из терпения штейгером, который никак от него не отставал, сказал:
— Спускайтесь пока сами, штейгер Люттих, мне надо все это сначала переварить. Заодно порубайте немного за меня.
Он выбил трубку о каблук, набил ее снова и пустил в лицо штейгеру облако дыма.
В душевой Бинерт в нерешительности возился со своим комбинезоном. Он был одним из немногих, кто переоделся ко второй смене. Объявления поставили всех в тупик. Как быть? Если бы можно было кого спросить… Никто не давал ему инструкций, как вести себя в таких случаях.
У входа в душевую потихоньку переговаривались несколько человек. Сын оптового торговца зерном Хондорф, рослый жилистый парень, работавший проходчиком, процедил сквозь зубы:
— Это свинство. Но бастовать я не буду. Мне денежки нужны.
Услышав такие слова, Бинерт облегченно вздохнул. Значит, он не совсем одинок. Хондорф был сперва во флоте на Балтике, потом в Черном рейхсвере. Неприятный парень, от него отрекся даже родной отец. Объясняли это по-разному. Одни утверждали, будто он слишком глубоко запустил руку в кассу родителя; другие полагали, что причиной было его исключение из техникума в Кётене — прямо с первого семестра, а третьи — что тут замешана девчонка. Как бы там ни было, он жил теперь у Рихтера, дочь которого была в положении.
В проходе появился Бартель, выпятив свой и без того огромный живот.
— Ну, так как же?..
Бинерт повесил свой термос с кофе через плечо и, ссутулившись, прошмыгнул мимо штейгера. Бартель даже не удостоил его взглядом. Четверо-пятеро последовали за ним и, сделав большой крюк, вышли к погрузочной площадке. Только Хондорф поднялся прямо по длинному настилу наверх. Сигнальщик смерил всех недобрым взглядом.