В этот день горняки шли с шахты не порознь, а большими группами. Их взволнованные голоса раздавались везде.
Рюдигер обернулся.
— Пошли к «Гетштедтскому двору». Пора! Концерны протрубили сигнал атаки. Мансфельдское акционерное общество объявило наступление по всему фронту. Наша дирекция, как знаменосец концернов, хочет первой совершить прорыв. Мы сегодня же проведем первое собрание.
— Знаю, слыхал от Лаубе. Он опять против.
— Лаубе?
— Он явился к Цонкелю за советом. Они разговаривали по телефону с секретарем союза. Велено выждать, нечего, мол, зря горячку пороть. Мне тоже рекомендовали попытаться успокоить страсти.
— Это похоже на них. — Рюдигер был полон сил и настроен по-боевому. — Пойдем с нами. Твой вид сразу настроит всех на нужный лад.
У Брозовского стало тепло на сердце. Вот это товарищи! А те, что в кабинете бургомистра, уже настолько чужие, что их можно просто сбросить со счетов. Жаль все-таки. Неужели они совсем забыли свой долг? Да, теперь уже начисто забыли.
Они горой встанут за своих министров, за свои собственные интересы, а на защиту интересов горняков их уже не хватает. Неужели они не понимают, что удар наносится и по ним?
Брозовский отогнал эти мысли.
— Ступай, скажи матери, чтобы она меня не ждала. Я пойду на собрание.
Вальтер надулся.
— Зайди прежде домой, папа. Ведь мама одна. Она тебя бранила. Потому что ты не остался дома. Женщины справились бы и сами. А вот здесь Эльфрида бросалась углем! Ух и разозлилась же она!
Он сгреб обломки брикетов в кучу и потянул отца за рукав.
Вмешался Юле Гаммер:
— Минна в курсе дела. Мы собрались тебя вызволять, думали, тебя зацапали. Но видать, смилостивились?
— Цонкель вдруг вспомнил, что сам из народа. Он боится всех, вот и старается угодить и вашим и нашим, — рассмеялся Брозовский.
— Идемте домой, мама даже сварила настоящий кофе. «Сегодня можно позволить», — сказала она. У нее весь лоб залеплен пластырем. — Вальтер показал, какого размера пластырь, и все тянул и тянул за рукав. Он никак не мог взять в толк, почему отец не хочет увидеть этого поскорее сам.
— Беги живей! — Отец слегка шлепнул парнишку. — Кофе я выпью вечером. Пускай мама накроет его подушкой, чтобы не остыл. Притащи мне в «Гетштедтский двор» мой праздничный пиджак и вот такой кусок хлеба. — Брозовский показал размер куска, совсем как Вальтер. — И захвати вот это с собой. — Он накинул ему пиджак на плечи. — Мама тем временем починит его.
— Но вечером ты придешь?
— Конечно.
Они втроем направились к месту собрания.
— Эх, выступили бы женщины на несколько часов попозже, вот было бы кстати! — проворчал Юле Гаммер, когда их обогнали несколько жандармов, возвращавшихся домой на велосипедах. Он размахивал палкой, со свистом рассекая ею воздух, — Мне кажется, шахтерам сейчас было бы самый раз полюбоваться, как лупят их жен. — Он не посторонился ни на шаг, когда один из жандармов резко зазвонил позади него.
— С нынешнего дня этим господам хватит хлопот в собственном доме. Где Цонкель добудет помощь, если она ему опять понадобится? Попробуйте себе представить, что будет, когда двенадцать тысяч разом схватят по булыжнику. Им небо покажется с овчинку! Даже у секретаря союза сердце уйдет в пятки, — засмеялся Рюдигер.
— А у наших стратегов из ратуши и подавно, — добавил Брозовский.
— Неужели это побоище организовал Цонкель? — спросил Гаммер. — Он ведь не очень-то умеет шевелить мозгами, разве только его самого припрут к стенке.
— Отчасти и он. Ведь бургомистр, как всегда, за тишину и порядок. Даже если для этого потребуется избить жен рабочих. Но его основательно приперли к стенке. Он уже не отличает, где лево, а где право.
Брозовский пытался разобраться в том, что творилось в душе у Цонкеля. Он просто колеблется между тем, что считает долгом бургомистра, и тем, что подсказывает ему не совсем еще уснувшее чувство солидарности с рабочими. Он слушается шептунов, боится потерять теплое место и, раз ставши на этот путь, продолжает катиться в пропасть.
— И сегодня полицию тоже вызвал, конечно, он сам, но, как всегда, против воли. Потом испугался собственной решительности. Чувствует, что это ему даром не пройдет. Кажется, начинает соображать, что к чему. Под конец уже был тише воды, ниже травы.
— Для нас тоже иной раз неплохо протереть глаза. — Рюдигер счел громкий смех Гаммера по поводу слов Брозовского неуместным. — Из комитета нашей партии в Эйслебене сообщили, что руководство профсоюза против забастовки. Германское Объединение профсоюзов продолжает выжидательную политику. Теодор Лейпарт не хочет отказаться от «делового сотрудничества» с трестовскими воротилами. А уж раз берлинское руководство хмурит лоб, то наши местные деятели постараются поскорее свернуть знамя. И если все же забастовки не миновать, то они займутся организацией аварийных работ. Разве мало-мальски мыслящий рабочий может это одобрить теперь, когда на повестке дня стоит борьба? Они ставят нам палки в колеса с самого первого дня.