— Ну и что? Разве это ново? Плевать нам на них! — Юле взмахнул палкой.
— Я знал, что вы так скажете, но все это не просто. Нам нужно создать единый фронт, иначе будет слишком тяжело.
— На сей раз даже их приверженцы будут против них, — сказал Брозовский убежденно.
Зал был переполнен. В двух комнатах пивной и на улице толпились сотни людей, которым не хватило мест. Юле Гаммер нашел выход.
— Пошли кругом, через сцену.
Он повел их двором. Когда он дернул за ручку запертой двери, ручка очутилась у него в кулаке. Это повергло его в недоумение. Он смотрел на дело рук своих, изумленно и недоверчиво покачивая головой. Несколько шахтеров, последовавших за ними, дали ему дельный совет. Быстро решившись, он просунул острый наконечник дубовой палки в щель между дверью и кирпичной стеной. Легкого нажатия оказалось достаточно, и язычок замка выскочил. Они ощупью пробрались по темному помещению, перешагивая через гимнастические снаряды рабочего спортивного общества, и забрались по лестнице на сцену. Когда Юле отодвинул занавес, то обнаружил на козырьке своей фуражки густую паутину и сердито смахнул ее.
Рюдигер велел поставить на сцену два стола и попросил тишины. Несколько членов производственного совета с трудом протиснулись вперед. Они коротко посовещались, и Рюдигер открыл собрание. Барта, очутившегося в самой гуще толпы перед сценой, забойщики и откатчики зажали так, что он не мог пошевельнуться. Все же он крикнул, что Рюдигер не имеет на это права. Его птичий голосок утонул в общем гуле.
— Поднимайся сюда, наверх, ты ведь член совета! — крикнул Рюдигер и пододвинул ему стул.
— И не подумаю!
— Ну и не надо. Обойдемся без тебя.
Рюдигер пристально оглядел зал.
— Начинай! — крикнул кто-то.
Барт снова запротестовал. Но Рюдигер уже попросил слова.
— Массовое увольнение горняков свидетельствует о начале широкого наступления предпринимателей на рабочий класс, — сказал он. — Все отлично знают, какие деньги Мансфельдское акционерное общество зарабатывало во время войны. Известно и то, что в период инфляции оно печатало собственные деньги и расплачивалось ими со своими рабочими. Сколько при этом осело в карман общества — никто не проверял. Что касается механизации, то об этом и говорить не стоит, пусть каждый потрогает мозоли на руках.
Волнение в зале заметно возросло, когда он сообщил, что, в то время как горняки обсуждают необходимые меры для своей защиты, лица, которым следовало бы стоять на страже рабочих интересов, заняты обсуждением плана аварийных работ. А принудительных расценок они почти не касаются.
Из зала послышались реплики:
— Все бонзы — двуличные! Они нас всегда предавали.
— Что же вы предлагаете?
— Бастовать!
Пока Рюдигер объяснял, какова связь между снижением расценок и уменьшением пособий по безработице, Лаубе пробрался в зал через окно, — в дверь было не пройти. Цепляясь за оконный переплет, он нечаянно выдавил стекло и, обозленный, уселся на подоконник. Видя, как настроен зал, он не решился выступать против Рюдигера. И лишь пространно говорил о том, что пока руководство профсоюза еще не высказало своего мнения, никаких решений принимать не следует. И вообще главный виновник вовсе не социал-демократическая партия, а буржуазный блок Брюнинга. А партия Лаубе старается путем переговоров помешать тому, чтобы основную тяжесть чрезвычайных мер взвалили на плечи трудящихся. Она и вышла-то из правительства только ради того, чтобы обеспечить себе свободу действий.
Тощий Боде, который обычно и трех слов связать не мог, перебил Лаубе. Его жена купила-де в кредит швейную машину, как прикажете выплачивать? Ведь заберут это сокровище обратно, и первый взнос вылетит на ветер. А что до этих блоков, планов Юнга и прочей белиберды, то они и выеденного яйца не стоят.
— Не крути, Лаубе, не для этого я выбирал тебя в производственный совет. Лучше скажи, как нам быть. Пятнадцать процентов для нас — это масло на хлеб и половина квартирной платы. Где их взять? Я ведь тоже социал-демократ, и давно, ты знаешь, на два года раньше тебя вступил. Нечего вилять, выход один — забастовка!