Искорка тотчас угасла, когда секретарь процедил:
— Оскорбления в адрес руководителей профсоюза и правительственных учреждений, напечатанные в сегодняшней газете забастовщиков, доказывают, что забастовка является не чем иным, как политическим трюком коммунистов. Вас тоже обливают грязью. Вот, полюбуйтесь. Полиция изъяла этот номер нынче утром.
Секретарь вытащил из папки, зажатой под мышкой, листок, отпечатанный на гектографе.
— Я хочу приложить его к донесению.
Цонкель пробежал глазами листовку, черты его застыли. Он взял ручку и размашисто подписал донесение. На лице секретаря насмешка перешла в презрение.
— Еще одно дело. Хозяин «Гетштедтского двора» явился с жалобой. Нечто совершенно неправдоподобное. Всерьез преподносить такие фантазии — просто наглость. Он не хочет уходить, хотя я сказал ему, что нельзя без конца отрывать бургомистра от дел, на это есть часы приема. Докладываю вам об этом просто для порядка.
Цонкель смутно почуял, что жалоба хозяина как-то связана с донесением. Он инстинктивно протянул руку за только что подписанным документом. Но секретарь оказался проворнее.
— Спасибо. Теперь все.
Донесение исчезло в папке.
Цонкель выпрямился.
— Но хозяин «Гетштедтского двора» не какой-нибудь бродяга. Где он?
— Ждет. Неужели вы его примете? Обычная жалоба, в этом кабаке ведь дня не проходит без происшествий. Но если вы желаете, я его позову, хотя он лишь зря оторвет нас от работы. Только быстренько приготовлю донесение к отправке.
То захлебывающийся, то четко и угрожающе стрекочущий мотор мотоцикла словно подстегивал. Секретарь заспешил к выходу.
— Подождите отправлять, приведите мне сперва этого хозяина.
— Но, господин бургомистр, донесение не ждет.
— Подождет!
Цонкель тяжело поднялся и сам направился к двери. Лицо секретаря пожелтело от досады. Этот тюфяк мог испортить ему всю обедню. Из прихожей доносился громкий голос хозяина пивной:
— Многое повидал на своем веку, но это уж слишком. Я пока еще гражданин города и имею право на защиту полиции. Мне разгромили все заведение, а полиция говорит, что я сам виноват. Дескать, кто продает пиво пьяным, должен считаться с возможным ущербом. Хорошенькое понятие, нечего сказать! Откуда эти господа взяли, будто мои гости были пьяны? Даже не пришли взглянуть, когда я звонил по телефону и просил помощи…
В двери показалась забинтованная голова.
— Рассказывай по порядку. — Цонкелю было неприятно, что тот начал жаловаться еще в прихожей.
— Что произошло? Чудовищный разгром! Как на диком Западе. Я пришел, чтобы подать заявление о налете на мою пивную. Сперва полиция отказывает мне в приеме, потом господин секретарь не желает составить протокол. Некогда! Хорошенькие порядки. Взгляни на меня! Вот как они меня разукрасили.
Бургомистр взглянул. Один глаз заплыл, под ним кровоподтек. Бровь рассечена.
— Рассказывай по порядку.
Хозяин пивной начал описывать все, как было, но секретарь то и дело прерывал его вопросами, и у того наконец лопнуло терпение.
— Можно подумать, будто вы знаете все лучше, чем я, и сами были среди дебоширов, — зашипел он на секретаря. — Сперва отказываетесь составить протокол, а теперь еще объясняете мне, как и что происходило.
Секретарь взвился, как ужаленный.
— Не мелите чепухи!
— Вы тоже. А что вы знаете? Откуда-то подкатила машина, целая орава ворвалась в зал и набросилась на нас.
— Вся история представляется мне весьма сомнительной. Такой шум непременно привлек бы внимание Меллендорфа.
— Сомневайтесь, сколько вам угодно. Меллендорф ничего не заметил. В некоторых случаях у полиции уши ватой забиты.
— Это неслыханно!
— Вот именно! — Хозяин тыльной стороной руки вытер слезящийся глаз.
Цонкель переминался с ноги на ногу. Они были знакомы не один десяток лет. Хозяин пивной всегда был порядочным человеком. Однако он спросил для порядка:
— А доказательства?
— Доказательства? Взгляни на меня, разве этого не достаточно?
Разговор постепенно принял характер дружеской беседы. Только этого секретарю не хватало! Эва, как они спелись, плебеи паршивые. На «ты» друг с другом. Естественно, ведь бургомистр их поля ягода. Как и все остальные в шахте, он много лет мыл руки перед завтраком собственной мочой. То же самое и трактирщик. Вылетел из шахты в девятьсот девятом во время забастовки и открыл пивную. Противно брать пиво из его рук. Всыпать бы им обоим по первое число.